Вниз вела винтовая каменная лестница, и, проходя по ней мимо дверей в другие комнаты – вернее, камеры, – Лан заглядывала в них в поисках уцелевших, но никого не обнаружила. Что же это за место такое? Все камеры, камеры – вроде не тюрьма, но явно и не приют свободы.

Гуськом спускаясь по лестнице, они ушли из зоны огня. Вулдона она не видела, но верила, что тот сможет сам о себе позаботиться. Наконец все вышли наружу через разбитую в щепы дверь – Вулдонова работа. Вдохнув колючего холодного воздуха, она вдруг поняла, что плачет – от напряженности пережитого или от едкого дыма, неизвестно. Постепенно она успокоилась.

Двадцать четыре спасенных человека ежились на холодном ветру. На всех были одинаковые бесформенные блеклые балахоны. Одни ходили кругами, глядя в землю, не обращая внимания друг на друга. Двоих вырвало прямо у выхода, еще трое отошли к стене и сели, скрестив ноги, доверчивые, как дети. Она осмотрела кое-кого из них на предмет ранений и нашла у всех странные отметины на лбу и вокруг головы. По крайней мере у половины они едва затянулись нежной розовой кожей. Встречаясь с ними глазами, она видела лишь отстраненность, пустоту или душевную болезнь.

Пару минут спустя из здания вывалился покрытый слоем копоти и пыли Вулдон, под мышкой он держал какую-то книгу. Подойдя к ней, он начал отряхиваться как ни в чем не бывало – прямо само спокойствие.

Лан спросила:

– Они что?..

– Это совсем никуда не годится, Лан, – оборвал он ее. – Все горит, а ты вылупила глаза и стоишь, ни с места.

Злой ответ уже готов был сорваться у нее с языка, но она сдержалась, задумавшись над его словами и своей непростительной медлительностью.

Она не справилась.

– Прости меня, Вулдон. Мне нет оправдания. Я облажалась. – Она знала, что он прав, но от его критики снова потеряла уверенность в себе. Его присутствие пугало ее, она не знала, как дальше делать то, что она делала.

– Хорошо, хоть ты сама это понимаешь. – К ее удивлению, он перестал злиться и оставил ее в покое. Подходя ко всем уцелевшим по очереди, он осматривал их, убеждаясь, что все в порядке.

Покончив с этим, он вернулся и протянул ей на ладони огромную книгу.

– Как, по-твоему, что это такое? – Судя по его тону, он уже знал ответ.

Она взяла том обеими руками: кожаный переплет был порядком потерт, края страниц потрепаны – книга явно знавала лучшие дни. Внутри оказался список имен – против каждого были записаны особенности поведения и методы лечения.

– Похоже на журнал регистрации пациентов. Может, здесь была больница?

– Не совсем. Здесь держали душевнобольных…

Изнутри башни донесся гул: это огонь пожирал перекрытие за перекрытием, обрушивая целые этажи в своем стремлении вниз. Вулдон бросил на нее взгляд и продолжил:

– И все равно тут что-то не сходится. Внутри я видел реликвии – из тех, какими пользовались раньше. На стенах диаграммы, как будто здесь проводили какие-то исследования. Если бы я не знал…

Вулдон шагнул к одному из пациентов и небрежно взял его за голову. Тот сразу обмяк, давая гиганту осмотреть его шрамы.

– Здесь был исследовательский центр! – прокричал Вулдон, поворачиваясь к Лан.

– Но что тут исследовали? – спросила та.

– Культисты натуральным образом копались тут у людей в мозгах. Давненько я уже таких местечек не видел. Гадость.

– Что нам с ними делать? – кивнула на спасенных пациентов Лан.

– Отведем их в Инквизицию. Все равно ничего больше мы сделать не можем. Они же невменяемые. После экспериментов. Их просто превратили в грядку ходячих овощей. Культисты нередко так делают, когда им надо протестировать какую-нибудь технологию древних для увеличения своих знаний.

Лан спросила:

– Но кто эти люди, кем они были раньше?

Вулдон ответил:

– Отбросы общества, скорее всего, но только здоровые. Людей из Кейвсайда берут неохотно, слишком они там дохлые. Чаще всего загребают преступников, кто натворил чего-нибудь по мелочи, или тех, кто создавал проблемы Совету или открыто отвергал волю Бора, а еще голубых, розовых и всяких прочих, смотря какая была мода.

Лан покоробило и от прямоты Вулдона, и от мысли о том, что здесь могли издеваться и над гомосексуалистами. Почему город проявляет такую жестокость к своим гражданам из-за их частной жизни?

– Пошли, – сказал Вулдон. – Надо отвести эту компанию куда-нибудь, где не так ветрено, пока они совсем не замерзли. Все равно мы больше ничем им не поможем.

– Ладно, – сказала Лан. – Схожу только на мост. Я оставила там одну женщину, но обещала вернуться.

– Давай, только поскорее, – вздохнул Вулдон. – Не ночь же нам здесь торчать.

Казармы стояли пустые уже много лет. Эти семь заброшенных строений, принадлежавших когда-то военным, походили на обнесенный дощатым забором остров посреди Кейвсайда. Точнее, на его восточной окраине, в районе, который на новых имперских картах невыразительно именовался Южным подземельем номер три, однако местным обитателям был известен как Фритаун. Пещера, в которой располагалась подземная часть Виллджамура, была громадна, она тянулась под землей на мили и мили, точно чрево каменного божества. Стеклянные листы, вставленные местами в потолок пещеры, делали ее похожей на чудовищных размеров грудную клетку с полупрозрачными сверкающими ребрами – сквозь них в подземелье проникал отраженный дневной свет, но не везде. Фритаун находился как раз в одном из удаленных районов вечного мрака.

Но и здесь, обещала Шалев, скоро будет свет.

Повышение уровня преступности в верхнем городе привело к тому, что такие «зоны темноты» патрулировала теперь стража – во Фритауне это был один-единственный старый солдат, да и тот больше спал на посту и видел, наверное, сладкие сны о давно минувших днях своей боевой молодости, чем сторожил. Оно и понятно: имперская армия теперь занята, воюет на другом конце Архипелага, неся тамошним аборигенам свободу во имя империи. Шалев объяснила, чем они там занимаются на самом деле: зачищают острова от коренного населения, разрушают сложившиеся на них общины, насаждают открытую торговлю и работорговлю в интересах Виллджамура. На тех островах, куда еще не дотянулись руки империи, – на Маоуре, Докулле, даже на Варлтунге – ее агенты вооружали местных дикарей и натравливали их на тамошние развитые народы, чтобы иметь возможность проложить удобные для Виллджамура торговые маршруты.

Вот почему казармы вроде этих – а в Кейвсайде их было еще несколько – теперь пустовали: солдаты были заняты тем, что где-то на краю света мостили дороги для будущих виллджамурских торгашей.

А их бывшие дома тем временем стояли, воняли и служили рассадником многочисленных городских легенд. Однако им можно было найти и иное применение. Например, кейвсайдерам не терпелось заявить о себе так, чтобы добавить головной боли власть имущим. Так почему бы не приютить в пустующих казармах беженцев – тут им будет и спокойно, и даже относительно тепло, да и надежды у них, глядишь, прибавится.