Дверь открыла миссис Адамс. Собак на сей раз не наблюдается, думал Пауэрскорт, пока она вела его в холодноватую гостиную.

— Муж только что убежал, — весело сообщила она, — но скоро вернется. Вы не согласитесь подождать здесь? Это недолго.

Гостиную украшали библейские сцены, пространные виды Галилейского озера и горы Елеонской. Уж не сам ли викарий и пишет их в свободное время? — подумал Пауэрскорт, — проводя все свободные дни с холстом и кистью. «Еще несколько минут, дорогая, вот только закончу ангелов».

— С добрым утром, — весело произнес, вступая широким шагом в гостиную, его преподобие Адамс — красивый мужчина лет сорока с настороженными, несмотря на улыбку, глазами.

Похоже, он уже знает, что я не из тех, кто недавно понес утрату, или кто-то еще в этом роде, подумал Пауэрскорт. Вероятно, жена предупреждает его о появлении нежданного гостя — скорбящего, помешанного, очередной дорчестерской заблудшей души.

— Прошу простить, что вторгся к вам без предуведомления, весьма неучтиво с моей стороны.

Меня зовут Пауэрскорт. У меня было здесь в Дорчестере дело, завершившееся несколько неудовлетворительно, и я надумал воспользоваться вашим знанием местной жизни.

Пауэрскорт вручил ему свою визитную карточку. Объяснил, что занят расследованием, суть которого, по природе его, раскрыть не может. И показал его преподобию Адамсу одно из писем от премьер-министра.

— Там что же, какие-то нелады? В правительстве, хочу я сказать? — судя по лицу его преподобия Адамса ему совсем не хотелось добавлять к тяжкому бремени службы в Дорчестере на Темзе еще и неприятности Вестминстера и Уайтхолла.

— В правительстве? Да нет, не думаю, ничего сверх обычного. Меня интересует ваш прежний прихожанин, недавно переселившийся на кладбище. Саймон Джон Робинсон.

— Молодой Робинсон, — выражение глаз викария стало еще более настороженным. Он откинулся в кресле. — И что же я могу рассказать вам о нем?

— Вам известно, от чего он умер?

— Как ни странно, нет. Знаете, обычно нам сообщают, от чего умирают люди. Собственно, я думаю, что скончался он не здесь. Думаю, тело его привезли откуда-то еще.

— Его семья была хорошо обеспечена?

— Я не управляющий их банка, лорд Пауэрскорт, да, думаю, и управляющий не стал бы отвечать на этот вопрос даже вам. Порою мне кажется, что нам было бы легче служить нашей пастве, если бы банки осведомляли нас о том, кто из прихожан испытывает денежные затруднения, — тогда мы смогли бы оказывать им посильную помощь, пусть и духовного толка. Но, разумеется, ничего такого не происходит. Постойте, так о чем вы спрашивали? Ах да, Робинсоны. Думаю, они вполне обеспечены. Всегда жили неплохо. Сын, Саймон, подолгу отсутствовал. Он, знаете ли, служил раньше во флоте.

— И когда умер, тоже служил?

— Нет, не служил, но они говорили мне, что Саймон получает щедрую флотскую пенсию, которая позволяет ему ездить за границу.

— Имеются ли какие-либо свидетельства, — Пауэрскорт поднял перед собою ладони, — что остальные члены семьи обеспечены не так хорошо? Ведь с его смертью выплата флотской пенсии должна была прекратиться.

— Ходили разговоры о том, что вскоре после его смерти им пришлось кое-что распродать. Однако потом слухи прекратились. Похоже, сейчас с деньгами у Робинсонов все обстоит как прежде, — викарий улыбнулся слабой, дежурной улыбкой. Быть может, их обучают улыбаться в теологических колледжах, подумал Пауэрскорт, — улыбка учтивая, улыбка сочувственная, улыбка озабоченная, улыбки на все случаи жизни.

— Какие-либо братья, сестры?

— Насколько я знаю, в семье только мальчики. Дочерей нет. Бедная миссис Робинсон. Уверен, ей хотелось бы иметь дочь. Всегда говорит о том, какое нам выпало счастье. У нас и сыновья, и дочери, по двое. — На сей раз — улыбка счастливого мужчины. — Двое братьев живут за границей. Канада, Австралия? Еще один в Лондоне, он временами наезжает сюда.

— Вы не знаете, чем он в Лондоне занимается? — спросил Пауэрскорт, понимая, что пора уходить.

— Вообще говоря, знаю. Работает в большом магазине, расположенном близ Пикадилли, но имеющем отделения, разбросанные по всему Лондону. Его специальность — ружья, стрелковое снаряжение, охотничьи ножи и прочее в этом роде.

Охотничьи ножи — Пауэрскорт почувствовал, что от лица его отливает кровь. Острые охотничьи ножи. Достаточно острые, чтобы рассадить горло. Достаточно острые, чтобы рассечь артерии.

— Вам не по себе, лорд Пауэрскорт? Вы словно призрака увидели.

— Нет-нет, все хорошо. Со мной иногда случаются подобные приступы, — Пауэрскорт послал викарию вполне достойную того слабенькую улыбку.

Призраки. Призраки юношей с «Британии». Господи, прости им, ибо не ведают, что творят. Призраки тех, кто лежит под деревьями Сандринхемского леса, оставив послания для живых. Верен навек. Semper Fidelis. Призраки, приплясывающие между снастей идущей в никуда «Вакханки». И живой, павший духом призрак с красными глазами на берегу Эмбла. Это была не моя вина, говорю вам, не моя.

— Вы не откажетесь от чашки чая? Или, может быть, закусите?

— Нет, со мной все в порядке. Прогулка до вокзала пойдет мне на пользу, уверяю вас.

Викарий проводил его по городу, доведя до самой платформы. Хочет увериться, что я уеду, думал Пауэрскорт. Больше Дорчестер меня не увидит. Иначе на меня здесь спустят собак. Или вооруженных охотничьими ножами сыновей из оружейного магазина на Пикадилли.

Быть может, все дело в том, говорил себе Пауэрскорт, что женщины, а говоря точнее, его сестры, не получили настоящего образования. Он снова был на Сент-Джеймсской площади — сидел, обложившись записными книжками сестер с изложением разговоров, которые те вели по всему Лондону о шестерке его конюших. Страницы записных книжек были покрыты бессвязными мыслями, бессвязными, лишенными последовательности и логики фразами. Наверняка же, думал Пауэрскорт, гувернантки чему-то да учили их в классных. А может быть, и не учили. Может быть, они просто сплетничали дни напролет, поглядывая на плавные взгорья Уиклоу, мечтая о лошадях, на которых не успели еще покататься.

Мысли Пауэрскорта то и дело возвращались к одной из фраз, к трем словам, сказанным его преподобием Адамсом, сидевшим в кресле под горой Елеонской, в доме викария городка Дорчестер на Темзе.

Щедрая флотская пенсия. Так он выразился. Слова эти настолько удивили Пауэрскорта, что он даже занес их в записную книжку и долго разглядывал, возвращаясь поездом в Лондон. Очень долго разглядывал. Он как-то не думал прежде, что флотская пенсия бывает щедрой. Если она бывает вообще.

Уильям Берк, так тот просто расхохотался.

— Мой дорогой Фрэнсис, — сказал финансист, — королевский военно-морской флот и первые лорды Адмиралтейства отнюдь не славятся щедростью выдаваемых ими пенсий. Совсем наоборот. Если они находят хоть какую-то возможность не платить, вы не получаете ни фартинга. А мысль о том, что они возьмут вдруг да и начнут оплачивать чью-то жизнь, — сколько ему, вы говорите, сильно за двадцать? — попросту нелепа. Я не стал бы утверждать, что это невозможно, — тут взяла свое осторожность банкира, — но это очень, очень маловероятно. Весьма маловероятно, уверяю вас.