Маша скептически взглянула на него искоса и ничего не ответила. Это смутно не удовлетворило Володю.

– Столько соплей – и кончилось ничем, – предпринял он новый заход.

– Слушай, ты достал уже! – не сдержалась Маша. – Тебе ничего не нравится! Зачем вообще в кино потащился, сидел бы дома.

– А тебя не раздражает весь этот бред? Какие-то хипстеры кино снимают, и такие же идиоты в зале сидят…

– Какие на фиг хипстеры! При чем тут хипстеры! – взъярилась Маша. – Просто ты сам досмотрелся уже своих федеральных каналов до полного отупения – вот и результат! Все, что незнакомо, все новое, непривычное – для тебя бред! Конечно! Когда вокруг одни идиоты – так просто выглядеть умником! Чем телик смотреть до одури, лучше бы думать пытался! Кстати, – ядовито добавила Маша, – хипстеры – это вовсе не ругательство, как ты, по-видимому, думаешь.

– А что? – насмешливо-нудным тоном уточнил Володя, радуясь, что Маша все-таки вышла из себя и не издевается над ним холодно-спокойно, как она это умела.

– Название молодежной субкультуры, совершенно безобидной и даже, можно сказать, довольно изысканной, – с подчеркнутой иронией слишком внятно разъяснила Маша.

– Так я и думал, – усмехнулся Володя. – Уроды, короче.

Маша резко остановилась.

– Ты вообще в зеркало давно смотрелся? – зло поинтересовалась она. – Уроды, говоришь? Чем людей оскорблять, лучше на себя полюбуйся! Кто еще урод! А ведь я предупреждала, что регулярный просмотр новостей по первому федеральному не доведет тебя до добра, – заметила она опять весьма язвительно. – Так и вышло: ты чудовищно поглупел, мой драгоценный муж.

– Знаешь что, если тебе нечего сказать по существу, так не надо на телевизор сваливать! Там, по крайней мере, человеческим языком говорят, а у тебя самой все с подвывертом, как под копирку с «Эха Москвы»! А если вы такие все умные, то какого черта здесь живете? Ехали бы себе в свой сраный Израиль или в свою тупую пиндосию да плевались там желчью друг в друга!

– Молодец, досмотрелся телик! Вообще… – Маша отвернулась и ускорила шаг, стараясь оторваться от Володи.

– Сделай одолжение, не разговаривай со мной! – крикнул он ей вдогонку. И нарочно остановился, закуривая, чтобы дать жене уйти подальше.

Домой они пришли с разницей в пять минут и, к досаде Жени, друг на друга не глядели и враждебно молчали.

* * *

Каждый день Маша напоминала себе, что не нужно затевать с Володькой споров о политике – и почти каждый день не могла удержаться.

Иногда и он оказывался зачинщиком их бурных разногласий. Например, не отказывал себе в комментариях – одобрительных в отношении правительства и язвительных в адрес всякой оппозиции – во время просмотров новостных программ. Но чаще все-таки Маша провоцировала конфликты. Ей казалось – таким образом она пытается достучаться до Володи, до его, как она считала, спящего рассудка. Эти разговоры, твердила себе Мария, затеваются лишь для того, чтобы он наконец услышал ее и задумался над правомочностью собственной позиции. Сама себя она не слышала. И уж конечно, не думала о том, что ее подначки имеют скрытой целью не достижение взаимопонимания, а моральное уничтожение «противника». Государственники вроде мужа жутко Машу раздражали – она не пыталась простить им противоположность взглядов, не искала сближения позиций, не хотела никаких компромиссов. В их семье Володя должен был ответить за всех своих единомышленников.

Он приходил с работы и сразу попадал на передовую, заставая Машу у компьютера вычитывающей очередную взрывоопасную инфу.

– Добрый вечер, – здоровался Володя, намереваясь быть терпеливым и снисходительным. – Зависаешь?

– Ага, наслаждаюсь, блин… Воровку по УДО провели, а «болотники» в тюряге сгниют, – своеобразно приветствовала его жена, не отрываясь от монитора. – Зашибись.

Володя морщился.

– Чего это ты? – уточнял нейтрально.

– Да правосудие, блин, наше… чиновницу, говорю, с хищениями в особо крупных по условно-досрочному освободили, – саркастически поясняла она. – Как в душу насрали, с-суки.

Володя опять морщился. Раньше ему нравилось, что жена легко жонглирует словами, не чураясь даже самой стремной лексики. Теперь стало казаться – все эти выражения каким-то образом направлены против него лично, и он воспринимал сквернословие жены с новым для себя болезненным чувством. А Маша, как назло, все больше пересыпала собственную речь всякой нецензурщиной и грубыми остротами.

– Так и будем жить с этим народишком, – бубнила. – С этими вот чиновничками… – Она бросала презрительный взгляд в сторону мужа.

– Я-то при чем? – изумлялся тот. – Я же не судья.

– Ну как при чем?! Ты при них, дорогой. Одна банда.

– Если это опять про мою госслужбу, – возражал Володя, стараясь говорить спокойно, как с ребенком, – то я таки да, одобряю. Положение обязывает.

– Одобрям-с! – с готовностью подхватывала Маша.

– Во всяком случае – принимаю, – не сбивался он, – решения государственных органов власти.

– Молодец! – желчно хвалила Маша. – Медальку тебе.

– Да! Одобряю, – настаивал Володя. – Потому что если ты работаешь в госслужбе, если уже подписался на все это, то должен соблюдать определенные правила игры.

– Опять молодец! Еще медальку, – презрительно цедила жена.

Женька не выдерживала и вмешивалась.

– Машк, – высовывалась она, – ну послушай, Вовка дело говорит. Или не работать, где он работает, – или принимать правила. Только два варианта.

– Вот именно, – кривилась Маша, – целых два… – И, отворачиваясь, бубнила себе под нос, всматриваясь в сообщения на мониторе: – Нагло, бесстыдно, паскудно… Валите отсюда нафиг! – бросала через плечо, чувствуя, что «беспринципные» родственнички все еще топчутся тут же, не выходят.

– Пойдем, Вов, я тебя ужином покормлю, – предлагала Женя, вытягивая Володю из комнаты.

– Пойдем, Жек, – откликался свояк, цепляясь тем не менее за косяк двери, словно еще надеясь услышать что-то менее враждебное. – А Мария пусть сама себя съест от злости!

– Слепой крот! – шипела жена. – Жертва пропаганды! Хоть бы раз задумался о чем-то.

– Собака лает – караван идет, – еле сдерживаясь, ответствовал Володя.

– Да пойдем уже, – в отчаянии тянула его Женя. – Маша! – кричала она на сестру. – Уймись наконец! Будто ты не жертва пропаганды! Только тебя обрабатывают другие пропагандисты… И вообще, хватит обзываться!

Иногда Мария сама встречала мужа с работы, готовила ужин. Он тоже бывал внимателен и предупредителен. Но какая-нибудь неосторожная фраза снова превращала их из супружеской пары в противников, воюющих по разные стороны баррикад. Володя, с его внезапно вздувшимся квасным патриотизмом и самодовольной ограниченностью, приводил Машу в бешенство. Ее же собственный космополитизм и оскорбительный снобизм безумно раздражали Володю.