Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Левая сторона комнатенки выглядела необжитой.
— Ваше место, — кивнул провожатый на пустые койки слева.
— Возле параши? — мрачно съязвил Мунлайт.
— Туалет налево в конце коридора, — проигнорировал остроту солдатик. — В помещении курить запрещено. Только на улице.
Мун почувствовал, как возникает желание закурить, несмотря на то, что давно забросил привычку. Но сейчас высмолил бы пару сигарет с удовольствием, просто чтобы посмотреть, что этот рядовой необученный станет делать. Но сигарет не было.
— Завтрак, обед и ужин по часам, — продолжал солдатик тоном обиженной жизнью школьной учительницы. — Я зайду и провожу.
— Чтобы вести кого-то, нужно самому не быть блуждающим в темноте, — туманно поведал Снейк.
Провожатый замолк. На бородатого поглядел странно и поспешил выйти. Хлопнула тихонько дверь. Сталкеры остались вдвоем.
Мунлайт прилепил улыбку, втиснулся в узкий, чуть шире, чем в купе поезда, просвет между койками и плюхнулся на нижний ярус.
— Жить можно, — поведал он. — Только я, пожалуй, сверху. А то вдруг эта штука не выдержит, меня ж тогда под тобой, большой Змей, похоронит.
— Порождение Тьмы, — недовольно пробурчал Снейк.
— Само такое.
— Ты какого черта не сказал, кто он?
Вопрос вышел невнятным, но седой прекрасно понял о ком речь.
— Не шуми. Думаешь, я знал? Для меня это такое же открытие. Кто мог предположить, что этот дурачок с приборчиком для поиска аномалий — вояка?
— Кто угодно.
— Значит, мы с тобой два дурака, — пожал плечами Мун. — Зато при деньгах.
Седой запустил руку за пазуху и принялся выкладывать на тумбочку банковские пачки. Снейк смотрел за ним без удовольствия. Наконец на тумбочке выстроилась небольшая, но внушительная пирамидка. Снейк почесал бороду.
— Когда продаешь душу дьяволу, главное — не продешевить.
— Это задаток, — похвалился Мунлайт наигранно-бодро и принялся перекидывать пачки в возвращенный ему, как и было обещано, рюкзак. Правда, содержимое рюкзака подверглось тщательному досмотру, и кое-чего внутри не хватало.
— Я не работаю на военных, — пробурчал бородатый.
— Работать буду я. А потом мы уйдем отсюда. Вместе. С деньгами. Навсегда.
Снейк зло стукнул по стене кулачищем. Мун покачал головой, хотел сказать что-то, но не успел.
Дверь распахнулась, заставляя Снейка отступить в сторону, и на пороге появились хозяева комнаты.
Двое крепких молодых парней с рязанскими рожами.
— Здрасьте, на фиг, — ухмыльнулся вошедшим Мунлайт.
Один из парней молча кивнул, второй просто проигнорировал. Дружелюбием они не отличались. По всей вероятности, о том, кто их новые соседи, они знали. И вероятно, это их не радовало.
Мун молча наблюдал, как двое армейских пытаются существовать в крохотной комнатушке в обычном режиме, стараясь не замечать непрошеных соседей.
Тот, что не реагировал на новых соседей вовсе, сунулся в проход. Седой откинулся, лег на кровать, убирая с прохода ноги. Вояка продефилировал мимо так, словно Мунлайт был мебелью. Уселся напротив к тумбочке, выволок из нее лист бумаги, карандаш и принялся что-то писать.
— Стихами балуешься? — полюбопытствовал Мун. Парень поглядел недобро, перевернул лист, словно боялся, что седой прочитает, хотя Мунлайт лежал так, что при всём желании увидеть, что там написано, не мог.
— Ты чё нарываешься? — спросил так, словно собирался убить.
— Вообще-то просто светскую беседу поддерживаю, — усмехнулся Мун. — Гитару увидел, подумал, может, песенки сочиняешь.
Парень побагровел и начал медленно подниматься с койки.
— Федя, спокойно! — вмешался второй, тот, что выглядел чуть более дружелюбно.
Федя угрожающе качнулся и плюхнулся назад, так и не поднявшись в полный рост.
— Это моя гитара, — неприязненно проговорил второй.
— Да хоть генерала вашего, — фыркнул Мун. — Чего беситься-то?
— У него брата две недели назад на кордоне подстрелили, — едва слышно сказал гитарист. — Еле-еле откачали парня. Сейчас в Москве в госпитале Бурденко.
Мун поперхнулся. Понятно тогда, чего на них эти солдатики волком смотрят. Они для них враги. С другой стороны, если тебе поздно вечером во дворе встретились гопники и отобрали телефон, это вовсе не значит, что все, кто выходит на улицу после десяти часов вечера, — гопники.
— Я, что ли, в него стрелял? — зло поинтересовался Мунлайт.
— Ваши, — прошипел Федя, словно ему каблуком наступили на причинное место.
Мунлайт обидно расхохотался, так что парень снова начат багроветь.
— Наши? Нету там наших. Ваши, может, и есть. А наших нету. Каждый сам за себя. Сам за себя делает, сам за себя отвечает.
— Хорош заливать, — вступился гитарист. — А как же группировки?
— Продвинутый? — ухмыльнулся Мунлайт. — Это ты откуда взял?
— В учебке. Рассказывали, фильмы крутили.
— Тех группировок не так много. Раз-два и обчелся. Вольных сталкеров куда больше. А ещё есть бандиты, которых мы любим примерно так же, как вы. Так вот, если вы сами не нападали, то по кордону стрелять никто не станет. Разве только гопота.
— Свистишь, — неуверенно сказал Федя.
— Ни разу. Готов поклясться остатками совести. Вы сами в Зоне были?
— На кордоне.
— На кордоне, — передразнил седой. — Вам всякую хрень втирают, а вы и уши развесили. Там всё неоднозначно.
Парни смотрели недоверчиво. Мун ответил честным открытым взглядом. Наконец тот из солдат, что лез в бычку, встал и протянул руку:
— Федор.
— Мунлайт. — Седой пожал здоровенную, как лопата, ладонь.
— Игорь, — представился второй. — А по-нормальному как?
— По-нормальному Мунлайт, — повторил Мун. — А по паспорту не помню, посмотреть надо. Только паспорт в кондом завернут, кондом в схроне, схрон в Зоне. А до Зоны идти далеко, и вас генерал не отпустит.
И седой расплылся в фирменной улыбке.
— Шутник, — неуверенно заметил Федя.
— Как говорил один мой осетинский друг, «клоун-пи-дарас». Тот тоже пошутить любил. Пока ноги не выдернули.
Игорь ответил неуверенной улыбкой.
— А почему Мунлайт?
— Теперь говорят, потому что голова как луна, — тоскливо ухмыльнулся седой. — А раньше… Гитару дай-ка.
Игорь подхватил инструмент с верхнего яруса и пихнул Муну.
Сталкер перебрал струны, пытаясь изобразить пару аккордов из песенки Криса де Бурга. Гитара отозвалась фальшью. Мунлайт поморщился.