Родители, конечно, сильно расстроились, узнав обо всем этом, но и они почему-то не поняли, что мне нужна серьезная помощь. Я часто думаю о том, что было бы, если бы колледж направил меня к более квалифицированному психиатру или отправил на принудительное лечение, и я получила бы нужную мне помощь раньше. Но я вместо лечения быстро нашла себе летнюю подработку, став ассистентом кинопродюсера, и говорила всем, что взяла на один год тайм-аут, чтобы изучить на практике киноиндустрию. Однако в действительности настроение у меня было ужасное, и я была сильно подавлена. Вся ненависть, какую я втайне испытывала по отношению к себе, вся неуверенность, усугубленная трудностями социальной интеграции, – все это превратилось в настоящую депрессию, замаскированную зависимостью.

Я думала, что сама разрушила свою жизнь, что Колумбийский университет не примет меня, несмотря на то что меня исключили только на один год. Я видела себя воплощенным злом, конченым человеком, полным ничтожеством. Все это кончилось тем, что я напоролась на неподходящего мужчину и добавила к кокаину героин.

Вот тогда я начала понимать, как влияют друг на друга наркотическая зависимость и любовь.

Отель «Карлтон-Армс» в Манхэттене, где теперь находится пешеходный квартал обширного кампуса, принадлежащего колледжу Баруха, – реликт совсем иных времен. В восьмидесятые он был родным домом для «сумасшедших, наркоманов, комедиантов, бывших заключенных, трансвеститов, алкоголиков и прочих чудаков всякого рода», как отзывался о них бывший управляющий отелем Эд Райан. Художники, подобные Брайану Демиджу, разукрасили каждый номер потрясающими узорами, выполненными в психоделических цветах.

Здесь теперь нет одноглазого наркомана Германа, Боба Алабамы (предпочитавшего кокс) и остальных бродяг, которых я знала по временам одноместных благотворительных номеров. Другие гостиницы и бесплатные ночлежки были либо снесены, либо отреставрированы и превращены в роскошные отели. «Карлтон» до сих считается дешевой гостиницей, но теперь за номер здесь платят вдвое больше тех 35 долларов, что платили за номер, в котором я в 1985 году попробовала героин.

Это случилось вскоре после того, как меня временно исключили из Колумбийского колледжа. Я тогда начала теоретически изучать героин. Для начала я прочла «Обнаженный обед», несколько раз прослушала записи «Бархатного андерграунда» – «Героин…», «Я жду человека», «Сестра Рэй». Надтреснутый голос Лу Рида красноречиво говорил о тяжких последствиях наркомании, а блеск игл сквозил в его текстах, текстах сидящего на игле героинового наркомана: «Это моя жена / Это моя жизнь…» Я никогда не хотела принимать героин, потому что знала, что он мне понравится; но теперь, когда меня выгнали из колледжа и моя жизнь была кончена, я начала думать, что терять мне все равно нечего.

Я пришла в «Карлтон» в поисках Мэтта, с которым находилась тогда в мучительных отношениях. Мой поставщик кокаина Мэтт приходился старшим братом моего школьного друга и любовника Этана. Когда Этан решил бросить кокаин, а заодно и меня, он дал мне номер телефона своего брата, чтобы я одновременно не потеряла и друга, и прибыльный бизнес.

Роман с Мэттом начался у меня год спустя. В то время он был «в ссоре» со своей подружкой Сьюзен, а я была одна и свободна. Мы впервые встретились, когда я училась на первом курсе, дома у Мэтта. Он жил в маленькой уютной квартирке на Лафайетт-Стрит, в окружении сотен записей джаза, рока, фанка и психоделической музыки, а также книг и комиксов, которые уже в те времена стали стыдливо называть графическими романами. В то время Мэтт был главным действующим лицом сети, где кокаин продавался партиями от четверти грамма до четверти килограмма всем, кто хотел это купить: джазовым музыкантам, киномеханикам, звукооператорам, студентам колледжей, деловым женщинам и торговцам с Уолл-Стрита. Высокий, худой парень с каштановыми волосами, усатый и с озорным взглядом насмешливых глаз, он был сильно увлечен тем, что я тогда очень любила, – психоделической музыкой и наркотиками. Обстановка в доме Мэтта произвела на меня неизгладимое впечатление.

Однако Мэтт уже тогда начинал скатываться в наркотическую зависимость. Он никак не мог понять, кто ему нужен – я или Сьюзен. Я же все еще боялась, что меня вообще невозможно полюбить. Ни один из моих парней до тех пор ни разу не произносил слово «любовь». Все они, подобно Этану, говорили, что я не гожусь на роль жены. Но, по крайней мере, я смогла заполучить Мэтта в свою постель.

Я использовала наши деловые отношения еще и для того, чтобы контролировать его через пейджер, с помощью которого мы общались по делам. Обычно, когда я вызывала его, мне действительно надо было организовать покупку, но я также одновременно проверяла, чтобы он в это время не принимал лишних наркотиков. Это затруднило бы мне поставки товара заказчикам. Кроме того, мне, конечно, очень не хотелось, чтобы он виделся со Сьюзен.

Я была просто одержима моими новыми отношениями, как кокаином и другими своими прежними интересами. Поэтому я точно так же была одержима своим пейджером образца начала восьмидесятых, который я вешала на пояс, как только просыпалась. Точно такая же одержимость настигла меня в отношении электронной почты и твиттера. Мэтт, как и прием кокаина, отличался перемежающимся подкреплением – его непредсказуемость и хаотический шарм заставляли меня бесплодно гадать, как мне вести себя, чтобы он меня полюбил. В тот день меня привели в «Карлтон» мои отношения и кокаин.

К тому времени мы с Мэттом жили вместе в квартире близ Колумбийского университета. Там мы перешли от понюшек кокаина к его курению. Время кристаллического кокаина для инъекций еще не наступило. Действительно, задолго до того, как кристаллический кокаин стал объектом массовой истерии, тысячи ньюйоркцев уже во всю его курили. В 1984 году, на Бродвее, у главного входа в Колумбийский университет, насчитывалось несколько десятков баров, где продавали стеклянные кокаиновые трубки, металлические сетчатые экраны и миниатюрные газовые горелки. Иногда эти принадлежности прятали под прилавком, но чаще они стояли на виду, иногда даже на витринах. В других кварталах была приблизительно такая же концентрация подобных магазинчиков.

К 1986 году СМИ без устали создавали рекламу кристаллическому кокаину, утверждая, что это самый ужасный, самый прилипчивый и самый сильный наркотик в мире. Для обычных людей это была, конечно, страшилка, но для тех, кто ищет экстремальных ощущений, это был безошибочный сигнал, что новая субстанция является очень мощным наркотиком и запретным плодом; оба обстоятельства повышали ее ценность в глазах таких рисковых клиентов. Во время президентской гонки 1988 года в журналах и общенациональных газетах было опубликовано около тысячи статей о кристаллическом и порошковом кокаине; канал Эн-Би-Си до начала ноября посвятил пятнадцать часов эфирного времени семимесячной истории нового наркотика. Однако к тому времени многие наши клиенты уже научились сами готовить крэк из пищевой соды, кокаина и воды. Мы не считали, что он превращает людей в чудовищ, но точно знали, что состояние он вызывает достаточно странное.