А «посыльный» спустился на кухню, где уже обедали несколько телохранителей. Горничная, накрыв стол, ушла к себе.

— Что, — сочувственно сказал огромный рыжий детина с синими от татуировок пальцами, — влетело, Костянелла?

— Не то слово. До сих пор трясет, — признался тот.

— Чудасия, одно слово, — кивнул рыжий, которого звали Глебом. — Ведь дед дедом, ему сто лет в обед должно исполниться. На ногах толком не стоит. А как глянет на меня, так мороз по коже. И чего я его боюсь? Мне же его в порошок стереть — раз плюнуть. А вот боюсь до одури.

— Верно. Слушай, интересно все-таки, что это такое может быть, из-за чего столько шума и гама?

— Сказано тебе — неизвестно.

— Так, может, и нет ничего? — предположил Константин.

Глеб задумался и выдал неожиданно:

— Влад похож на человека, который гоняется за миражами?

— Не похож. А вот на одержимого — вполне. Это ведь иногда одно и то же.

* * *

Когда Татьяна и Андрей зашли в квартиру, их до глубины души проняла царившая там неожиданная тишина. Всех жителей восхитительной коммуналки они обнаружили на кухне, где Геночка позировал Аркадию Аполлинариевичу для его нового монументального полотна «Посейдон». Одну ногу Геночка поставил на ведро, рукою оперся о швабру, которая в данный момент играла роль трезубца и скипетра колебателя морей. Капа и Липа махали на несчастного огромным бумажным веером, прилежно воспроизводя столь необходимую для полноты картины бурю.

— Геночка, — энергично скомандовал художник, — выше подбородок, расправьте плечи. Вы здесь не простой смертный с окладом в семьдесят пять условных единиц, и то не всегда! Вы здесь бог, божество! Изобразите величие! И поверните голову еще чуть-чуть вправо, чтобы ваши кудри летели по ветру!

— Какие кудри?! — уныло уточнил Геночка, задумываясь об окладе в семьдесят пять условных единиц, да и то не всегда.

— Условные, — ответствовал Аркадий Аполлинариевич, имея в виду именно кудри, но Геночка снова горестно вздохнул.

Тото и ее спутник на цыпочках вернулись в гостиную, чтобы не прерывать творческий процесс и бессонные поиски истины.

— У меня есть страшный вопрос, — прошептал Андрей.

— Еще один? — так же шепотом отвечала Тото. — Валяйте, сэр.

— Можно я куплю себе мобильный, а носить его будешь ты?

Она отрицательно покачала головой:

— Не надо.

— Я хочу тебя слышать и видеть, — пожаловался он. — Мне пусто внутри, когда я не слышу тебя. Глухо. Будто весь мир молчит.

— Это потому, что ты меня не слышишь так часто, как остальных, — пояснила она. — И я тебе еще не успела осточертеть.

— Неправда. Это потому, что только тебя я по-настоящему слышу. И что мне теперь прикажешь делать?

— Терпеть.

— И страдать, да? — полушутя, полусерьезно уточнил Андрей.

— «А вот папенька говорит, что душа страданиями очищается…»

— «Да пропади он пропадом, ваш папенька!» — подхватил цитату из любимого фильма.

— Ступай, — улыбнулась Татьяна. — Чаепитие нам не светит. Уже поздно. Чтобы я не волновалась.

Он послушно вышел, сел в машину, мигнул фарами на прощание и уехал. Впрочем, решимости его хватило как раз до второго поворота. Назад Андрея тянуло так отчаянно, будто там, в маленьком переулочке, уютно примостившемся под защитой двух огромных каменных львов, охранявших музей, осталась его бедная душа. Будто он забыл себя в этом небольшом дворике, заросшем сиренью, липами и каштанами. Будто если он не вернется туда немедленно, сию же секунду, то задохнется от невыносимой тоски, заполонявшей все его существо в отсутствие Тото.

Трояновский притормозил на Крещатике, выскочил из машины и нырнул в ближайший подземный переход. Ему повезло. На нижней ступеньке одиноко стояла маленькая старушка в белоснежном платочке, сжимая в руках почти полную корзинку ландышей. Она робко протянула ему букетик, предлагая купить, но не слишком рассчитывая на покупку, — такие нарядные и шикарные молодые люди предпочитали и букеты подороже: розы, герберы, тюльпаны. Но этот радостно бросился к ней и спросил:

— Можно вместе с корзиной?

Молодой человек уже скрылся из виду, а старушка все еще стояла растерянно, разглядывая стодолларовую купюру. Потом спрятала ее в карман кофты и перекрестила юношу вслед:

— Счастья тебе, внучек.

* * *

Ее окно, распахнутое настежь, но наглухо зашторенное, еще светилось, и поэтому Трояновский осторожно постучал согнутым пальцем в стекло. Татьяна отдернула штору так быстро, словно стояла за ней, ожидая, что он обязательно вернется, не может не вернуться. Собственно, так оно и было. Она усмехнулась и вылезла из окна прямо в его объятия.

Андрей легко подхватил ее на руки, успев вскользь подивиться ее девичьей тонкости и хрупкости, — Маринка-то гораздо тяжелее, а ведь все время сидит на диетах, никаких тебе булочек и пирожных!

— Боже! — сказала она. — Как изумительно пахнут ландыши!

— Согласись, это веский повод вернуться. Только не говори, что возвращаться — плохая примета.

— Не скажу, — нежно провела пальцем по его щеке. — Спасибо, это не цветы, это мечта.

— Знаешь, — внезапно сказал Андрей, — я тоже не знал своего деда. Говорят, я очень на него похож. И еще говорят, что когда-то в молодости он был безумно влюблен в одну женщину, но она отказала ему, потому что думала, это важно, что он намного моложе ее. Я даже помню, как ее звали… Анна Васильевна. Анна. Красивое имя.

— Ты веришь в совпадения? — спросила она негромко.

— Дед говорил, что вся жизнь состоит из совпадений и какая разница, признаешь ты это или нет.

— Я почему-то так и думала, — улыбнулась она.

— А теперь я действительно пошел. Поцелуй на ночь Полю, от меня.

Татьяна подошла к нему совсем близко и запрокинула голову назад:

— Можешь передать ему один-два поцелуя.

* * *

Этим вечером в квартире у Николая было вполне даже населенно. Он еще днем договорился с Сахалтуевым, что тот отправится к нему со стажером, как только освободится. А ключи от его дома у Юрки были уже бог весть сколько лет.

Вместе с зарплатой неожиданно выдали вполне существенные премиальные: видимо, поощрили за понятливость и приличное поведение. Так что можно было смело гулять, а чтобы выпивка не теряла своего воспитательного и функционального значения, заодно и обмозговать за обильным холостяцким ужином сложившуюся ситуацию.

Почившее в архиве дело Мурзика крепко задело и Барчука, и Сахалтуева, и даже стажера Артема. То есть банальное нераскрытое убийство будоражило их любопытство меньше всего, а вот кому перешла дорогу Татьяна Леонтьевна Зглиницкая и что она за птица такая — вот это уже могло стать предметом для интереснейшего разговора.