— А и ладно! — сказала я детям. — Ну что, все готовы? Насть, термос прикрути. Хотя уже бесполезно, наверно. Я думаю, ребята все разошлись. Ведь никто даже не позвонил, не спросил, где я. А мы опаздываем уже на двадцать пять минут. Так что можем не спешить.

— Нет! — выкрикнул Никитос. — Побежали! Я что, зря в воскресенье в семь утра вставал? Я что, дурак?

— Ты дурак, — мягко сказала ему Настька. — Ты разные сапоги надел, ты не видишь? Один мой, один свой.

— Бэ-э-э… — ответил Никитос и натянул Настьке шапку на глаза. — Так тебе лучше!

Настя поправила шапку и снисходительно заметила:

— Малыш ты еще! Я на тебя не обижаюсь!

Я чмокнула Настьку в нос, подтолкнула Никитоса, который, громко сопя, быстро переобулся, подхватила сумку, и мы побежали. Почему-то мне до последнего казалось, что во дворе стоит виноватый Игоряша и ждет нас, жестоких и незаменимых. Но двор ранним воскресным утром был совершенно пустой.

— Ого! Ничего себе мороз! Зима… — протянул Никитос.

— Март — зимний месяц в Москве, — объяснила ему Настька, тоже, как и я, оглядываясь. — Мам, а я думала…

— И я, дочка, тоже думала. Но может, у него и правда живот болит?

— Нет, — ответила мне Настька и наконец напустила слезы в глаза. — Нет! Я так и знала! Чувствовала!

— Насть! — Я остановилась, потому что мне важней было сказать это сейчас Настьке, чем успеть к детям в школу, которые, скорей всего, и так разошлись. — Мороз. Не реви. И послушай меня: сегодня первый день оставшейся тебе жизни.

Настька подняла на меня глаза.

— Да, да, именно так. И первый день должен быть очень хорошим, понимаешь?

Я перегружала и сознание, и психику своей маленькой дочки. Может, лучше позволить ей чуть пострадать?

— А в общем… Да, жаль, что папа принял такое решение. Кстати, ведь это лишь наши домыслы. Может, у него и правда расстройство кишечника, и он боится уезжать далеко от дома.

Никитос, слышавший лишь конец фразы, стал усиленно хохотать, толкнул Настьку, упал сам в оплывший, почерневший сугроб, испачкался обо что-то очень неприятное. Я дала ему легкий подзатыльник, по шапке, но он почему-то обиделся.

— Ты меня все время бьешь, — заявил он. — А нам сказали, что из битых детей получаются преступники.

— Да что ты говоришь! — всплеснула я руками, задев большой сумкой пригорюнившуюся Настьку. — Еще один обделенный! Вставай давай, не валяйся в грязи! Посмотри, куда ты попал!

— Ой… — Никитос увидел свой измазанный рукав и штанину. — Ты меня отмоешь, мам? Фу-у… Как воняет… Что это?

— Это? Мазут, Никитос!

— Точно, а я еще думаю, как будто я в поезде…

— Ага, вот точно! Именно в поезде! Чух-чух, чух-чух!

— Жаль, что с нами Юлия Игоревна не едет, а то бы ты к ней подсел, — проговорила Настька. — Давай я тебя снегом вытру.

— А давайте мы сейчас побежим к школе, а?

— Мам, нельзя, чтобы мальчик из приличной семьи такой грязный был! — укоризненно объяснила мне Настька.

— Ох, хорошо, ты права, девочка из приличной семьи… — Я попыталась оттереть мазут снегом. — Где только ты его нашел? Так, повернись, постой ровно… Да нет, просто так не оттирается. Ладно! Тебе гипс сняли?

— Сняли, — пробубнил он.

— Опять наденут. Спокойно давай поживем месяц хотя бы, а? Без больниц, гипсов, швов, киднеппинга…

Я была не права. Никитос совершенно не виноват, что его украл глупый Громовский. Но отругала уже до кучи.

— Стоят! Мам, стоят, вон они! — заорал Никитос и попробовал посвистеть, затолкав всю пятерню в рот. — Фу, гадость какая… — Он с отвращением посмотрел на свои пальцы.

— Никитос! Да что ты за… Ай! Тридцать три несчастья, вот правда, а!

— Мам, я положила в сумку уголь, — сказала моя девятилетняя дочка. — Дай ему угля, он наелся мазута.

— Я? Я? — Возмущенный и красный Никитос плясал на месте, отплевываясь, морщась.

— Двигайся вперед. Хотя нет… Ладно! Прополощешь рот хотя бы… — Я быстро достала термос, налила горяченный чай, дула-дула на него и вылила. — Ладно! Горячий! Еще хуже будет! Обожжешься… Отплевывайся пока, басурман!

— Ма-а-а-а…

— Побежали! Давай бегом! Пока не наглотался! Настя, в школу зайдите, пусть рот холодной водой как следует прополощет. Старайся пока не глотать, отплевывайся только, слышишь, Никитос, и не болтай!

Он, страшно недовольный, кивнул.

— Вон дети все равно бегают по двору и, кажется, не переживают, что мы опоздали.

И правда, седьмой «А» бегал по двору. Тринадцатилетние подростки скакали, как неутомимые малыши, улюлюкали, как веселые обезьянки, а одеты были, особенно девочки, как взрослые тетеньки, собравшиеся в клуб. Я покачала головой, увидев нашу главную прелестницу, Лизу, с грязными, как обычно, сильно завитыми кудрями, распатланными сейчас по яркой блестящей короткой курточке. Ниже курточки была коротенечкая юбка, да еще с разрезом, прихваченным большой булавкой.

— У тебя что под юбкой? — спросила я ее.

Лиза подняла на меня возмущенные глаза.

— Вы что-о-о-о, Анна Леони-и-идовна-а-а-а… — протянула она. — У меня-а-а под юбкой секре-ет…

— Большой? Не такой, как у других?

Лиза, понятное дело, глупо захихикала.

— Не зна-а-аю…

— Ты себе всё простудишь. Домой иди.

— Что-о-о-о?

— Я говорю — иди домой. В таком виде никто на экскурсию не поедет. Сегодня днем будет минус семь, а сейчас семнадцать. Последний мороз. И я не хочу, чтобы ты на всю жизнь осталась инвалидом.

— Анна Леонидовна, у меня есть в школе спортивная форма, — негромко сказала мне Катя Бельская, стоявшая неподалеку. — Может, Лизка наденет мои штаны хотя бы? Велосипедки?

— Пусть наденет.

— Не-е-е… — Лиза завращала глазами, явно отыскивая кого-то, но я пока не знала, кто ей нравится, и, если честно, не очень сейчас хотела в этом разбираться.

— Нет так нет. Иди домой, всё. Разговор короткий.

Краем глаза я видела, что Настька повела Никитоса в школу промывать рот от мазута. Надо подождать, пока они вернутся. А пока еще найти среди бегающих по двору не по дням, а по часам взрослеющих детей тех, кто нарядился сегодня не по погоде.

— Тоня! Сюда подойти! — прокричала я, невольно подумав, что интонация моя очень напоминает командный окрик Розы. Подсознательно. Мне и в голову не приходило копировать ее или стараться быть на нее в чем-то похожей. Но это же работает. Возможно, сработает и у меня. — И Неля! И Яна позовите, который тоже, как девочки, решил выпендриться.

Да, на всех у Кати Бельской велосипедок не хватит. А простудятся — как быть? Тоня точно простудится, в осенней куртке и легких летних светло-зеленых бриджах. Красивенький субтильный Ян пришел почему-то в летних ботинках, тонких, кожаных. У Нели на голове были меховые наушники. Что мне делать с модниками? У нас экскурсия прогулочная, за городом еще холоднее, чем в Москве, градуса на два-три.