– Ты куда? – удивленно воскликнула мама, а Николай бросился за Машей. Та искала на полу ботинки, проклиная эту свою привычку разбрасывать их где попало.

– Стой, остановись, – отчеканил Николай. – Дай мне объяснить.

– Не надо, – пробормотала Маша, имея в виду, конечно же, парк. Она так сильно ушла в мысли о том, что поведал ей Роберт, что посиделка на подоконнике в холле у лифта в доме в Большом Афанасьевском выпала из памяти как досадный, но несущественный момент. Стараясь не смотреть на Николая, Маша вытащила из угла один ботинок и натянула его на ногу. Она не думала, куда пойдет, не думала о том, насколько нелепо смотрится, хромая в одном ботинке, даже не думала о том, что рядом с ней стоит отец ее будущего ребенка. Парадокс – но об этом она забыла тоже. Парк рядом с «Русским раздольем» долгое время был ее ребенком, она растила его, пеленала в нужные бумаги, искала ему друзей среди местных жителей, ходила на родительские собрания. В каком-то смысле она чувствовала, что ее осиротили.

– Маша, я не виноват. Я не знал, честное слово. Я обнаружил это, только когда приехал. И сразу позвонил тебе, но твой телефон был отключен. Где ты была? Охранник сказал, что ты ушла буквально за десять минут до моего прихода. Я оббегал все улицы.

– Зачем? – изумилась Маша, искренне недоумевая.

– Чтобы забрать тебя домой, – ответил не менее удивленный Гончаров, вырывая пальто из Машиных рук. – Ты какая-то странная, Маша. Пожалуйста, остановись и посмотри на меня. Какая муха тебя укусила? Ну, подожди! – и он схватил Машу за руки. О да, конечно, он был сильнее – кто бы сомневался. В проходе, ближе к кухне, столпилась вся Машина семья, даже Сашка-подлец с интересом смотрел за шоу, разворачивающимся около их двери.

– Меня укусила муха! Да! – крикнула Маша, пытаясь вырваться. Гончаров стащил рюкзак с ее плеча, отобрал его у Маши и бросил на пол.

– Уборщица закрыла дверь на верхний замок. Черт ее знает почему! Я спросил у нее, она сказала, что в холле у лифтов какие-то люди сверлили что-то и коммутировали какие-то кабели в распределительном щитке.

– И что? – перебила его Маша, начиная понимать, что происходит и о чем идет речь. Гончаров ничего не знает о парке. Вернее, о том, что Маша знает о парке. А вдруг… Машу вдруг пронзила мысль, заставившая на все посмотреть по-новому. Что, если Гончаров тоже ничего не знает о том, что происходит с парком? Что, если это все – происки Гусеницы? Это было бы вполне в ее стиле, доплести интригу до точки, когда все действующие лица попадут в паутину. Не Гусеница она, а паучиха. Но – как проверить? Как узнать точно?

– Машенька, это просто дурацкое стечение обстоятельств, – простонал Николай, притягивая Машу к себе. – Я никогда, слышишь, НИКОГДА не закрываю дверь на верхний замок. Уборщица почему-то испугалась, что нас могут ограбить! Вот и решила защититься.

– Это ей вполне удалось, – парировала Маша умеренно-обиженным тоном, одновременно лихорадочно раскручивая в голове разные сценарии развития событий. Спросить напрямую? Прямо здесь, прямо сейчас? Этого хотелось до того сильно, что сводило челюсти, но Маша включила «Мафиози» и заставила себя признать, что этот план весьма уязвим. Она выложит все козыри, раскроет себя, достоверной информации получить же не сможет. Допустим, Николай про парк не знает.

Нет. Допустим, Николай про парк знает. И знает давно. Что это значит? А то, что он наверняка имеет в рукаве какую-то меченую карту, какое-то готовое объяснение для Маши, своей невесты. Возможно, даже его объяснение согласовано с Гусеницей, с его сестрой, и она добровольно и без проблем позволяет свалить всю вину на нее. Что тогда? А тогда, произнеси Маша хоть слово, Николай вытаращит глаза и примется возмущаться, кричать, звонить Гусенице с требованием пояснить, какого хрена, и какого черта, и какого лешего, и вообще – как она могла и доколе, и что за самоуправство. То есть он поведет себя точно так же, как если бы он на самом деле не знал о том, что происходит с парком.

И Маше никак не вычислить разницы между реальным возмущением и спектаклем. В конце концов, она-то видела, как Николай играет в «Мафию». Врет он мастерски, недаром он – бизнесмен высшего уровня.

– Я могу ее уволить, если хочешь, – предложил Николай, сохраняя в голосе умоляющие нотки.

– Уволить? – переспросила Маша, ухватившись за слово, вырванное из контекста. Повторять и переспрашивать было умно и безопасно, она часто так делала в игре, чтобы скрыть свои истинные мотивы и реакции. Сейчас ей это было нужно, как никогда.

– Да, уволить. В конце концов, она же тоже раньше никогда не запирала дверь на верхний замок. Она должна была мне позвонить вместо того, чтобы держать мою невесту у запертой двери. Ты долго просидела?

– Я… нет, не уверена. Я не смотрела на часы.

– Господи, как это ужасно. Бедная моя девочка, куда ты подевалась? – Николай чувствовал, что дорожка к примирению уже протоптана, нужно только не упустить достигнутое. Маша решила подыграть ему. Когда врешь, лучше всего перемешивать ложь с правдой. Все, как делает Гусеница. Помогает с парком, сочувствует, поддерживает во всем, а потом – маленькая деталь – отбирает все и выкидывает тебя, как ненужный мусор.

– Я сидела в кафе, пила чай. Я замерзла, – сказала Маша, умолчав лишь о том, с кем именно она там была.

– Черт, как я не подумал, – расстроился Николай.

И Маша запоздало усмехнулась про себя, да, если бы он «подумал», скандал был бы такой, что от кафе не осталось бы камня на камне.

– Не надо никого увольнять, пожалуйста. Просто – скажи, чтобы больше не запирала замок, ладно? – Маша была настроена исключительно миролюбиво, и, в конце концов, Николай был прощен милостиво и великодушно. Маша позволила ему забрать себя домой, не возражала против того, чтобы его рука лежала на Машином колене всю дорогу обратно. Маша целовалась, улыбалась и смеялась над рассказом Николая о том, как он сам уперся в закрытую дверь. А так как он никогда не запирает дверь на верхний замок, ему не сразу удалось вспомнить, какой именно ключ на его огромной связке отпирает этот чертов замок. И как он бегал потом по улицам, пытаясь представить, куда могла подеваться Маша. И как он потом вломился к Машиным родителям, которые его, конечно же, совершенно не ждали.

– Да уж, вышла история, – проворчала Маша, отсмеявшись. – Может, после такого забьем на все и останемся завтра дома?

– Ты ли это? Тебя ли я слышу, мой маленький трудоголик? – Николай пораженно оглядел Машу. – Ты мне чего-то недоговариваешь? Ты плохо себя чувствуешь? Ты не просто замерзла, но еще и простыла?

– Возможно, – кивнула Маша. Определенно, она кое о чем недоговаривала. О Роберте – раз. О том, что она беременна, – два. И о том, что у нее теперь был план, согласно которому она надеялась вывести Николая на чистую воду. Вернее, она надеялась, что его не понадобится на нее выводить по причине невиновности. Однако план у нее теперь был.

Утро выдалось солнечным, и, если смотреть сквозь окна вверх и на секунду намеренно забыть о том, что ты в Москве, и что на дворе декабрь, можно было вообразить себя где угодно. На лазурном берегу Озернинского водохранилища, в Крыму, на пляже или толстым рыжим котом, нежащимся на горячей алюминиевой крыше. Маша лежала в трусах и майке, прямо поверх одеяла – так, чтобы лучи солнца попадали прямо на ее тело – и жмурилась от удовольствия. Николай, наверное, увеличил температуру, потому что в комнате было просто откровенно жарко. Роскошь, такая уместная посреди русской зимы.