Удивление ждало миссис Сагден и в квартире. Она была обставлена со вкусом: стулья, обитые оранжево-красным бархатом, светильники из китайских ваз; на темном персидском ковре со светло-бежевыми собачьими шерстинками — журнальные столики со стеклянным верхом. В прихожей и над камином в гостиной красуются зеркала. На стенах картины и репродукции: китайский рисунок тушью со скалой и водопадом, веласкесовские «Менины» — многофигурный портрет инфанты, придворных фрейлин и карликов, собравшихся у мольберта художника, который пишет портрет королевской четы.

В больших чашах стоят весенние цветы и пахучий жасмин.

Сейчас, уже сильно за полдень, в квартире сгущались сумерки. Мисс Тиллотсон включила свет и указала гостям на стулья. Интересно, включает ли хозяйка свет, когда она здесь одна. Хотя, может быть, для Элси?

На небольшом бюро стояли несколько фотографий в серебристых рамках.

— Это ваша семья?

— Да. Мужчина в парике — мой брат Клайв, он адвокат. Две девушки в мантиях — мои племянницы, они тогда только-только защитили диплом. Малыша зовут Морис, он мне внучатый племянник. А в том доме я выросла, это наше семейное гнездо в Сомерсете. Элси на снимке так похожа на себя теперешнюю, правда?

Молодой человек смотрел на фотографии из-за спины миссис Сагден. От его горячего дыхания лица адвоката и выпускниц слегка туманились.

— Фотография Элси недавняя, да?

— Нет-нет, представьте себе, Элси почти десять лет. А выглядит как совсем молодая собака. Сейчас налью ей и вашему Вольфгангу водички, а нам чай заварю. Будете китайский, индийский или «Эрл Грей», миссис Сагден? И… Кажется, вы не представились…

— Барри. Зовите меня Барри. Буду вот что вы последнее сказали, «Эрл Грей» буду. И два кусочка сахара, пожалуйста.

Миссис Сагден спросила, нужна ли помощь на кухне. Но настаивать не могла: не хотела показаться невежливой, потому что навязываться со своей помощью означало сомневаться в бесспорной самостоятельности мисс Тиллотсон. Поэтому села, где предложили, и стала наблюдать за Барри. Тот в своих несусветных кроссовках бесцельно перемещался по комнате, среди уютной мебели.

Слепота мисс Тиллотсон странно действовала на миссис Сагден: ей стало казаться, что она сама вроде невидимки. Мисс Тиллотсон время от времени оборачивала к ней свое вежливое, не выражающее никаких чувств лицо: их глаза почти встречались, но именно что только почти, линия невидящего взгляда проходила где-то у виска или щеки миссис Сагден и упиралась в пустую стену. Тогда миссис Сагден быстро вспоминала, что третий присутствующий ее прекрасно видит, и срочно сгоняла с лица смущение и беспокойство. А он в это время трогал всякие предметы в комнате. Приподнимал, рассматривал, ставил на место чернильницу, лакированную шкатулочку, пресс-папье. Хозяйка ушла на кухню.

— Неплохие тут штучки, да? Ценные, небось, — начал он.

— Это мне не известно. Но приятные, да. С большим вкусом.

— Кто-то ей помогает, наверно, — сказал он, как ей показалось, жестко. — Не сама же она подбирает цвет штор к этим стульям? Помогают, помогают. Вон, брат с фотки и жена эта его, они и помогают, ага. Вообще здорово она тут управляется, а? И руками ни разу не шарит, не путает ничего. Ну дает вообще! Обалдеть.

— Да уж, — более резко отозвалась миссис Сагден.

Мисс Тиллотсон вернулась в комнату с чайным подносом, который очень аккуратно поставила на низенький журнальный столик со стеклянным верхом. На подносе стоял большой серебряный заварочный чайник и очень изящные чашки. «Краун Дерби»,[61] не иначе, подумала миссис Сагден. На внутренней поверхности чашек темнел стойкий чайный налет. Сам поднос был китайский, декорированный черной нитроэмалью. На нем отчетливо виднелись следы от посудной губки. Чай гостям наливала мисс Тиллотсон.

— Барри, будьте добры, передайте эту чашку миссис Сагден. Спасибо. А это вам, с двумя ложками сахара. Вот печенье. Пожалуйста, угощайтесь.

После этого она вопросительно обратила на Барри свои невидящие глаза и попросила гостя рассказать о себе поподробнее. По ее словам, она, возможно, смогла бы чем-то помочь, когда-то у нее было много знакомых работодателей. К радости миссис Сагден, она не могла видеть, какая презрительная — так миссис Сагден ее определила — ухмылка нарисовалась на лице Барри.

— Да вряд ли. Нужен я им. Да и мне что они предложат, зачем? Скукота. Упаковщиком я работать не буду, катать тележки в супермаркете тоже, госпрограмма обучения молодежи — еще хуже, фигня это все.

— Но сидеть без работы вы тоже, наверно, не хотите.

— Да не знаю я. На воздухе вот много гуляю, есть время подумать… Попить чаю в хорошей компании.

Собаки важно переместились из кухни в комнату. Элси подошла к мисс Тиллотсон и спокойно уселась, прислонясь к ее колену. Вольфганг стал рассеянно бродить по комнате, обследуя углы. Барри отломил половинку печенья и протянул ему.

— На-на-на, иди сюда. Хороший пес! Как там его зовут?

— Вольфганг.

— О, забавно как. Сурово.

— Это немецкое имя, так звали Моцарта. Не знаю, почему я его так назвала. Вообще-то, печенье он не ест.

— Хм, да?

Вольфганг тем временем осторожно подошел и взял угощение.

— А вот и ест. Просто вы его не балуете. Хороший пес, старина Вольфганг!

— Элси всегда кто-нибудь предлагает печенье, если я не слежу, — сказала мисс Тиллотсон, — но ей нельзя, растолстеет. Барри, не давайте ей, ладно?

— Конечно нет, что вы! — отозвался он, глядя на Вольфганга. Тот подбирал с ковра последние крошки.

* * *

Чаепитие вышло долгое. Говорили в основном Барри и мисс Тиллотсон. Он много спрашивал, причем спрашивал прямо. Миссис Сагден на такие вопросы бы не отважилась. Оказалось, что мисс Тиллотсон ослепла в раннем детстве. Бо́льшую часть жизни она работала с инвалидами, а училась в Лондонском университете на социолога и соцработника. У нее есть маленькое устройство со шрифтом Брайля, с помощью которого можно делать записи во время телефонных разговоров. Живет она одна, до Элси у нее было еще три собаки, и смерть собаки или отставка по возрасту для нее всегда тяжелая травма.

— Привыкать к новой собаке — очень тяжело и страшно. Надо идти в специальный центр, мы гуляем по улицам с разными собаками. Некоторые останавливаются слишком рано или слишком далеко от парапета или вообще не пошевелятся даже, когда надо. Ну и много чего еще. Они нервные и чересчур осторожные, как и я сама. Когда я наконец беру собаку домой, нужно еще очень много времени, чтобы все пошло по-старому. А для меня, как вы понимаете, самое главное — чтобы все было привычно.