«И это – моя Половинка? – мысленно хихикнула я. – Да нет, три четверти, если не больше!»

Словно почувствовав мои мысли, «три четверти» забавно сморщил нос, оторвал руку от простыни и, не просыпаясь, положил ее мне на живот.

Не удержавшись, я накрыла его пальцы своими и чуть было не задохнулась от переполнившей меня нежности:

– Я тебя люблю, Кром! Люблю больше жизни! И с буду счастлива разделить с тобой даже Темное Посмертие…

Услышать мои слова он не мог – я не столько шептала, сколько шевелила губами, выплескивая наружу свои ощущения, – но тут же открыл глаза и засиял:

– Мэ-э-эй…

В его взгляде было столько радости, что я чуть было не заплакала от яркого, ни с чем не сравнимого счастья.

Увы, насладиться единением душ нам не дали – буквально через мгновение после того, как я утонула в глазах мужа, в коридоре скрипнула открывающаяся дверь и чей-то крайне недовольный голос рявкнул на весь постоялый двор:

– Эй ты, как тебя там?! В комнату его величества – ведро горячей воды, да поживее!

– В комнату кого? Его величества?! – ошалело спросил Кром и, слетев с кровати, метнулся к окну.

Грохнули и распахнулись ставни, в комнату хлынул солнечный свет, и силуэт мужа, по привычке вставшего не перед окном, а рядом ним, слился со стеной.

– О-о-о, сколько лошадей и хейсаров… Видимо, вправду король…

– Что-то случилось… – сев и свесив ноги с кровати, мрачно буркнула я. А про себя добавила: «Война, наверное…»

…Видимо, Кром пришел к тому же выводу, что и я, так как поскреб шрам на щеке и принялся одеваться: натянул исподнее, затем ара’д’ори и сапоги, надел нагрудник, наручи и перевязь с метательными ножами, тщательно затянул каждый ремень, проверил, как выходят из ножен клинки, потом пару раз подпрыгнул и потянулся за поясом и чеканом.

– Как ты думаешь, с кем? – торопливо заплетая лахти, спросила я.

Муж пожал плечами, выхватил и вернул на место засапожный нож, а затем взял со стола мой маттир.

– Скоро узнаем…

Потом выдернул из-за пряжки мой шаммор, проверил заточку лезвия, вставил клинок обратно и ободряюще улыбнулся:

– Я буду рядом. Что бы ни случилось…

У меня почему-то екнуло сердце, а по спине побежали мурашки. Увы, встать и прижаться к мужу, чтобы спрятаться от того, что ждало нас за пределами комнаты, я не успела – положив маттир на столешницу, Кром метнулся к окну, закрыл ставни, а затем метнулся к двери:

– Если Латирдан тут, то в коридоре должны быть его телохранители. Выйду, узнаю, что случилось, и сразу же вернусь…

Я кивнула – мол, не волнуйся, я все поняла, – дождалась, пока за ним закроется дверь, потянулась к ансам и изумленно выгнула бровь, услышав слишком уж жизнерадостный голос Ягра Лезвия Ветра:

– Силы твоей деснице и остроты взору, баас’ори’те! Ты чего такой мрачный? А-а-а, я понял: ты проиграл вечерний лар’ват[179]и теперь пытаешься сбежать от утреннего!

Меня бросило в жар: если в сарти Аттарков, где я старалась хоть как-то контролировать свои эмоции, мне обычно удавалось удержаться от «пения», то этой ночью я, наверное, стонала на всю округу! Потом до меня дошло, что на этом же постоялом дворе ночевал еще и король, но умереть от стыда я не успела.

– Мудрости тебе, ро’шер… И благоразумия…

В приветствии мужа, хейсарском по форме, но совсем не хейсарском по содержанию, явственно прозвучала угроза.

Лезвие Ветра, один из двух Гатранов, предложивших Крому свои клинки, его, скорее всего, проигнорировал. Или улыбнулся. И совершенно зря: буквально через пару ударов сердца после того, как прозвучало последнее слово, до меня донесся полупридушенный всхлип.

«Хлопнул по плечу. Или отвесил «дружеского» тумака… – подумала я и ухмыльнулась: при силище моего мужа и то, и другое было подобно удару крепостного тарана. – Теперь Ягр взбесится…»

Не взбесился, а перевел дух и радостно расхохотался:

– Буду… Благоразумным… Ибо ты быстр и о-о-очень убедителен!

Видимо, Кром счел эти слова извинением, так как тут же сменил тему разговора:

– Мне показалось, или я слышал голос тэнгэ адвара?

– Не показалось! Вейнарский Лев приехал часа через полтора после нас, и…

– …и не стал вас беспокоить!

«Король…» – узнав голос, обреченно подумала я. И спрятала в ладонях пылающее лицо.

– Да озарит твой путь свет Ан’гри, адвар! – учтиво поздоровался мой супруг.

– Чего ты только что желал Ягру? Благоразумия? – ехидно поинтересовался у него Латирдан.

– Да, сир. А еще мудрости!

– Ну, с мудростью у тебя все в порядке, поэтому я пожелаю тебе благоразумия и толику почтения! – хохотнул Латирдан. – А потом приглашу тебя и твою супругу разделить со мной утреннюю трапезу…

Третий день второй десятины третьего травника

Свыкнуться с тем, что Латирдан решил проводить нас с Мэй до храма Двуликого, оказалось непросто. Нет, причины, побудившие его принять такое решение, были донельзя логичными и идеально вписывались в а’дар. То есть, окажись на месте короля любой из хейсаров, я бы с радостью принял его предложение. Увы, на месте короля был король, поэтому я раз за разом прокручивал в голове тот самый разговор и пытался найти хотя бы один довод, который позволит мне отказаться от его сопровождения.

– Во-первых, ты – Аттарк, шшат’или Занатара Седобородого и второй[180]мужчина в роду. Первый – н’нар, и остался в Шаргайле, третий – Рука Бури – сейчас в походе. Значит, сопровождать вас по баас’у-э’ви[181]должен не кто-нибудь, а я…

То, что я с Мэй шел не по баас’у-э’ви, а по дороге, ведущей к Богу-Отступнику, Неддара не волновало: раз уходить собирались два Аттарка, причем не абы кто, а единственные ныне живущие майягард и гард’эйт, то в последний путь их должен был сопровождать самый старший воин в роду.

– Во-вторых, я – единственный человек во всем Шаргайле, в чьем присутствии Унгар никогда не обнажит клинков…

В том, что Ночную Тишь способны остановить братские узы, я верил слабо: да, Унгар с самого детства считал Неддара своим старшим братом и прошел с ним пусть короткую, но все-таки войну, но раз чувства к Мэй заставили его проигнорировать прямой приказ отца и отказаться от рода, то желание обладать ею было сильнее уважения к кому угодно.