презирали за низкое происхождение, но все без исключения признавали ее ум и решительность. И становиться ее врагами, без гарантий полного успеха, желающих было немного.

— Как отец умрет, я королем стану, и всех своих «верных» щедро награжу! — заявил пьяный принц.

— Выпьем за здоровье короля Хлодвига! — заорали пьяные лейды. — Мы с тобой, король!

— Тебе под силу и короля скинуть! — заявил один из лейдов, выглядевший самым пьяным.

— Да! — Важно заявил Хлодвиг. — Вся знать за мной пойдет, и южные города тоже. Мать меня поддержит, у нее золота много.

— За короля Хлодвига! — заорал тот же воин.

Управляющий виллой, стоявший неподалеку, и подслушивавший все разговоры, бледнел и мелко крестился. Дело принимало скверный оборот. Король Хильперик вовсю применял старинный римский закон «Об оскорблении величия»[77], и не донести об этом было смертельно опасно. Управляющий-галл послушал еще, ему необходимо было убедиться, что пирующие окончательно потеряли связность мысли. Нужно успеть первым, иначе на пытке кто-нибудь из прислуги обязательно укажет на него. Знал, мол, но молчал. И он со вздохом пошел седлать коня. Как же не хотелось ему ехать по охваченный оспой стране.

* * *

Через два дня. Нейстрия. Вилла Шель. Недалеко от Парижа

— Да за что же меня карает господь недостойными детьми? — задумчиво сказал Хильперик, выслушав управляющего виллой. Он не сомневался в его словах, ведь этого человека он знал много лет. Еще его отец служил на этом посту. — Ну, вот, чего им не хватает? Все власти хотят. А разве сладка она, власть? Только труды и опасности.

— Я могу идти, государь? — робко спросил галл. — Мне на виллу надо. Там без меня разброд начнется.

— Иди, — махнул рукой Хильперик. — Ну вот, что мне делать? — спросил он жену, сидевшую рядом.

— Колдунью пытать, вот что, — решительно сказала она. — Она в подвале сейчас, тебе стоит ее послушать.

— А схожу! — заинтересованно сказал король. Он любил слушать людей на допросах. Было в этом что-то завораживающее. Смотреть в затуманенные болью глаза человека, и понимать, что он в твоей полной власти. Слушать, как враги, с которыми поработали в его застенках, взахлеб рассказывают самые сокровенные тайны. И свои, и чужие. Жена ему как-то сказала, что работа палача угодна господу. Хильперик тогда изумился столь смелому заявлению, а Фредегонда пояснила. Палач делает сразу две приятные богу вещи — узнает правду и карает грешников. Разве это не достойное деяние в его глазах? Хильперик, который, в отличие от жены, читал древних авторов, восхитился полетом ее мысли. Ей бы образование получить, так она бы любого философа за пояс заткнула. Но Фредегонда лишь отмахивалась. Она не видела пользы от чтения и письма. Фредегонде это не требовалось. Все, что ей было нужно, она запоминала намертво.

Своды подвала, закопченые горящими факелами, давили на голову, но именно тут искали правду, и король любил это место. Ведьма висела на дыбе, тихо скуля от боли в вывернутых суставах. Ее пока лишь слегка подготовили, показали, что с ней никто не шутит.

Король сел на табурет и начал задавать вопросы.

— Кто ты, женщина? И почему злоумышляешь против меня и моей семьи?

— Я мать наложницы твоего сына, Хлодвига, и я никогда не стала бы против тебя что-то замышлять! — взмолилась несчастная. — Люди наговаривают на меня.

— Что??! Чья ты мать? — изумленно раскрыл рот Хильперик. — Вот оно что! Теперь-то мне все понятно! Огня!

Палач, который все это время раздувал угли, только и ждал приказа. Жаровня была поставлена под ноги несчастной, и король погрузился в интереснейший процесс выяснения правды. Не прошло и часа, как женщина призналась в том, что погубила колдовством маленьких королей, и Хильперик вышел из подвала, горя гневом.

— Ну что, мой лев? — спросила Фредегонда, которая расчесывала дочь Ригунту. Девочке уже было одиннадцать, и она росла на редкость избалованной. Ее сговорили за испанского принца, отчего та задрала нос еще больше.

— Она во всем призналась, — хмуро сказал Хильперик. — Ты была права. Наших детей извели колдовством.

— Ай! Мне больно! — взвизгнула Ригунта, когда у матери дрогнула рука. — Вот вырасту, велю тебя высечь!

— Что??? — одновременно посмотрели на нее король и королева.

— Я — дочь короля, а она — бывшая служанка! — гордо задрала нос девочка. Оплеуха, которую она получала от матери, чуть не сбила ее с ног.

— Служанка, говоришь? — прошипела Фредегонда, и посмотрела на дочь сузившимися глазами. — Ах ты, маленькая дрянь! А ну, пошла к себе!

Девочка заливалась слезами, но смотрела на мать зло и упрямо. Фредегонда вздохнула.

— И правда, мой лев, господь наказывает нас. Ты уже послал за Хлодвигом?

— Дезидерий и Бобон поехали за ним.

Король собирался на охоту, и пропускать ее из-за какой-то ерунды не собирался. Поэтому, когда привезли Хлодвига, переодетого в какую-то рванину, без пояса и в кандалах, с ним разговаривала одна Фредегонда. Хлодвиг стоял перед ненавистной мачехой, поглядывая на нее исподлобья.

— Здравствуй, Хлодвиг! — прекрасное лицо королевы напоминало маску. Ей было тридцать пять, но она сохранила в полной мере свою холодную пугающую красоту. Принца пробила дрожь. Он ведь тоже побаивался ее, как и многие, только признаваться в этом не хотел даже сам себе. Слухи ходили, что она ведьма.

— Почему меня заковали? Почему лишили оружия? — спросил он. — Где отец? Он знает, что ты себе позволяешь?

— Это его приказ, мальчик, — пожала плечами королева. — Он на охоте, потому что видеть тебя не хочет.

— Почему это? — задал вопрос Хлодвиг. — Потому что ты возвела на меня напраслину?

— Да нет, — махнула рукой Фредегонада. — Ты и сам с этим прекрасно справился. Ты бы пил поменьше, что ли. Тут уже столько людей про твои выходки доложили, что королю и так все ясно.

— Что ясно? — не выдержал принц. — Ты вообще о чем? Я наследник короля и его единственный сын. Ты что себе позволяешь? Освободи меня немедленно и верни оружие!

— Так король теперь знает, почему ты единственный сын, мальчик, — с показным сочувствием сказала Фредегонда. — Мать твоей наложницы во всем призналась.

— Хеди тут при чем? — выпучил глаза Хлодвиг. — Ты зачем ее сюда приплела?

— А затем, что мать твоей бабы — колдунья, и это она моих сыновей погубила, — ледяной холод, который исходил от мачехи, кинул Хлодвига в дрожь. Если отец поверил в это, ему конец.

— Это все ты! — ткнул он в мачеху пальцем. — Это твои козни, змея!

— А то, что ты меня повесишь, тоже я придумала? А то, что у твоей матери много золота и она поддержит твой бунт? А то, что вся знать за тобой готова пойти? Это