— Здесь больше никого нет?

— Разумеется. Я совершенно один.

Однако теперь она вела себя со странной осторожностью, пропускала меня вперёд перед каждой комнатой, чтобы я задёрнул шторы, и, улыбаясь, удовлетворённо кивала. Так мы и расхаживали по комнатам, устланным коврами, пока наконец не оказались в прекрасных спальнях, где я спал. Здесь она наконец позволила себе расслабиться, почувствовала себя свободной, игриво захлопала в ладоши у меня перед лицом, а я пытался их поймать. Итак, что или кто бы там ни был, мы оказались хитрей. Она расхаживала по комнатам, распахивала шкафы, подпрыгивала на постели, заглядывала в мои шкафы, забитые достойной восхищения одеждой. Потом резко прекратила резвиться и сказала:

— Боже мой, я устала и такая грязная. Надо принять ванну.

Я запер дверь и провёл её в одну из своих ярко-красных ванных комнат, пустил воду и бросил в неё несколько пригоршней разных ароматических солей; она не жеманясь быстро разделась, шагнула в ванну, и я вдруг вновь на миг увидел Бенедикту, входящую в чашу фонтана «Обильные воды» в далёкой Турции. Всю её озабоченность как рукой сняло. Я сидел рядом, касаясь пальцами её бледных плеч. После ванны она завернулась в огромный махровый халат и легла на кровать, вся розовая от горячей воды.

— Теперь рассказывай.

И я рассказал ей всё о захватывающей жизни Чарлока в Лондоне, о его действиях, не в силах сдержать торжества и возбуждения, звучавших в моём голосе. Она слушала, кивая время от времени когда в знак одобренья, а когда просто клюя носом, готовая уснуть в любой момент. Рассказал о двух новых фабриках, построенных под Слау для выпуска двух из моих «устройств»; об исследовательском отделе, созданном для испытания кое-каких новых экспериментальных моделей. Совершенно фантастических моделей. Я не стал бы её винить, если бы ресницы у неё задрожали и веки сомкнулись.

— Как только Джулиан вернётся, я встречусь с ним и…

Но тут глаза у неё раскрылись, сонливость её прошла. Мгновение она с любопытством смотрела на меня, потом, зевая, погладила по голове — как мать, которая с большим сочувствием слушает своего малыша сына, взахлёб рассказывающего о вещах, которые он ещё не может понимать.

— Ах, Джулиан, — протянула она, и я подумал о пустом кресле в зале заседаний совета директоров, мраморном письменном приборе и девственно чистом пресс-папье на столе перед ним.

— Он меня просто потрясает, — сказал я, — даже будучи сейчас в Нью-Йорке; знаешь, он подсчитывает минуты, потраченные нами на каждое заседание, записывает и заставляет отрабатывать иногда в тот же день, сиди хоть до ночи. Он, должно быть, трудоголик. Даже когда его кресло пустует, его присутствие очень сильно чувствуется.

Зевая, она подошла к телефону, отперев по пути дверь; кухня отозвалась хриплым голосом Бэйнса. Она велела ему принести шампанское в ведёрке и сообщить в офис, что воспользуется своей ложей в опере.

— Ты не против? — мне через плечо. — Ведь это мой первый вечер в Лондоне после такого долгого отсутствия? Да, Бэйнс, и захвати «Таймс». Надо посмотреть, что идёт, — и машину, пожалуйста. — Патрицианская простота, одновременно властная и подкупающая.

Я взглянул на часы. Времени оставалось более чем достаточно. Она занялась своим бесконечным туалетом, скользнув через потайную дверь в свои увешанные зеркалами комнаты. Вскоре появился Бэйнс, принеся все эти трофеи светской жизни, и я рассеянно пролистал газету.

— Ага! — воскликнул я. — Явно новый мнемон от Карадока! Интересно, где он сейчас. — И я зачитал вслух: — «Британская семья, ведущая скромную жизнь в Хорнчерч, желает принять участие в типичной оргии на континенте. Посредников просим не беспокоиться».

— Спроси в офисе, они скажут, где он, — крикнула она, и на том же дыхании: — Ты знаешь, что они хотят устроить нам свадебное кругосветное путешествие? Только подумай, кругосветное.

— Кто эти «они»?

— Фирма. Джулиан. Всё. — Я секунду размышлял над её словами. — Правда, замечательная идея? — Она посмотрела на меня.

— Да, — ответил я не слишком уверенно, и мой тон, видно, озадачил её, потому что она остановилась передо мной, продолжая причёсываться.

— Ведь правда замечательная? — настаивала она. Я закурил сигарету и ответил:

— Да, невероятно любезно с их стороны. Но, знаешь, я очень надеялся, что мы сбежим ото всех, будём сами по себе, как поженившиеся студенты. Я знаю дюжину местечек в Италии и Греции, где мы могли бы быть совершенно одни, где нас никто бы не нашёл — даже фирма. И потом, к чему вводить их в расходы? Подумай о расходах!

— Расходах? — спросила она с пугающим недоумением, странно посмотрев на меня. — Что это такое — «расходы»?

Я бы засмеялся, если бы её странное выражение так не поразило меня. Всё стало ясно спустя некоторое время, когда после свадьбы я сделал пьянящее открытие, что мы не имеем определённого дохода, относительно которого могли бы подсчитывать свои расходы. Я хочу сказать, что не было ни предела, ни бюджета, ни резерва. Она просто тратила не задумываясь, как дышала. Любой из четырёх банков, принадлежащих фирме, оплачивал её чеки; по запискам — небрежному росчерку на обороте почтовой открытки или листочке, выдранном из записной книжки, — деньги выплачивались Натаном, управляющим. Она никогда в глаза не видела счётов за содержание принадлежавших ей домов. Это способствовало той головокружительной лёгкости, с которой она относилась к деньгам. А поскольку по документу Шэдболта мы в равной степени могли распоряжаться нашим состоянием, я внезапно оказался в том же положении. У меня не было «личных» денег — хотя что, чёрт возьми, это значило? Да, конечно, поначалу это было восхитительно — не задумываться о том, что сколько стоит; но потом (я говорю о времени, когда разразилась катастрофа) я стал считать, что это обстоятельство было главным фактором, который способствовал возникновению у неё полного смешения понятий. Она могла купить браслет за десять тысяч фунтов — и забыть его в такси. Когда я стал тревожиться об её общем состоянии здоровья и понял, что мне не удастся встретиться с неуловимым Джулианом, я, помнится, направил ему пространный красноречивый меморандум, который после долгих перипетий в конце концов попал на стол Нэша. Я подчеркнул, что даже королева имеет бюджетный потолок, утверждаемый парламентом, тогда как Бенедикта — нет. Смешением понятий и расточительством она обязана полному незнанию того, для чего нужны деньги. Джулиан просто ответил на мой меморандум своим, аккуратно отпечатанным и с его неподражаемой подписью: «Её врачи и руководство фирмы провели консультацию. В настоящее время необходимости в каких-либо изменениях нет». Но сейчас я лишь видел на её лице выражение детского, трогательного недоумения, и мне захотелось поцеловать её. Что может быть милее, чем своенравие богатой женщины? О, это очаровательно. Думаю, сегодня я мог бы совершенно иначе ответить на этот риторический вопрос. Но Боже мой, у меня было восемь или больше лет, чтобы поразмыслить над ним, а также над другими, более таинственными вещами, — Чарлок, сидящий за массивным письменным столом в Мерлин-хаус и чертящий каракули на пресс-папье золотым пером, которое жило в тяжёлом агатовом письменном приборе. Рисующий цветными мелками на демонстрационной доске.