— Наверное, я приехал сегодня, чтобы поговорить с тобой, — говорит он Эйрику.

— О чем? — уклончиво спрашивает Эйрик.

— О Сигрюн.

— Мы можем поговорить о ней в любое время.

— Ей нужна помощь. Ты еще не заметил? Она потеряла почву под ногами.

— Что ты имеешь в виду?

— Она словно парит. Жжет свечу с обоих концов. С нею что-то случилось.

— Конечно, случилось. Между прочим, она потеряла сестру.

— Послушай, — сердито говорит Гуннар. — Я люблю вас обоих. Вы меня спасли. Сейчас вы отдаляетесь друг от друга. А я не могу этого допустить.

— Чего ты не можешь допустить?

— Не знаю. Ты знаешь Сигрюн лучше, чем я. Она стала пить больше, чем раньше.

— Она всегда много пила.

— Сейчас, когда ее никто не видит, она пьет, так сказать, больше нормы.

— Мне не нравится, что ты сплетничаешь о ней.

— Я не сплетничаю. Я только исполняю свой долг, долг друга. Она о чем-то мечтает. Между прочим, что вы делаете, чтобы она забеременела?

— То, что делают обычно. Когда у нас есть время.

— Ты делишь постель с самой красивой и изумительной женщиной на свете. И говоришь о времени? И тебе не стыдно?!

— Мы оба запутались. Последнее время нам пришлось нелегко.

— Берегись, — предупреждает его Гуннар. — Вас подстерегает опасность. Я всегда чувствую такие вещи. А сейчас именно это и происходит.

— Какая опасность?

Гуннар не отвечает.

Я сижу с закрытыми глазами. Они наблюдают за мной, каждый со своего места. Неожиданно я открываю глаза и смотрю на них по очереди.

— Давайте послушаем музыку, — нервно предлагает Гуннар.

— Нет, — говорю я, взглянув на часы. — Впрочем, вы как хотите. А мне пора.

Я выхожу из дома рука об руку с Марианне. Потом она исчезает, обогнав меня, сливается со снегом и темнотой. И тогда я думаю, что из Киркенеса приедет Сигрюн. Что именно сегодня ночью что-то решится. Но ничего не случается. Я сказал, что пойду спать. Они проводили меня до двери.

Я стою под соснами и смотрю в окно. Эйрик Кьёсен и Гуннар Хёег сидят и мирно беседуют. Интересно, о чем? О чем таком важном они говорят? Гуннар для меня больше не призрак. Он друг дома. Как в камерных драмах Ибсена. Он вмешивается, когда его друзьям грозит опасность. Пытается помочь. Другого назначения у него нет. Гуннар вдовец. Разумеется, он слишком стар для Сигрюн. Он старомоден и будет верен своей жене до конца жизни. Гуннар нравится мне все больше и больше. Он приехал с какой-то новостью. Отношения между Эйриком и Сигрюн не такие хорошие, как они пытаются показать. Меня это тревожит. Марианне здесь больше нет.

Я бреду к своей монастырской келье. Мой дом теперь там. Неожиданно жизнь становится мрачной. Когда мы с Эйриком стояли и смотрели на северное сияние, мы были спокойны и не предчувствовали никакой опасности. Я не могу забыть того дергающегося на льду человека. Может, это пограничник, поддавшийся искушению? Как я сам, когда поддался искушению и приехал сюда, на Север? Каждый человек может поддаться искушению и закончить свои дни либо на виселице, либо как самый богатый человек в мире. Может, и смерть была для Марианне таким искушением? Ребекка, поддавшись искушению, вышла замуж за Кристиана? Мама утонула в водопаде? А Катрине просто на все плюнула?

У входа курит Таня Иверсен. Ждет меня. Похоже, что она простояла тут весь вечер.

— Ты видела?

— Что именно?

— На советской стороне стреляли пограничники. Там кого-то подстрелили.

Над нами неожиданно ревет вертолет. Потом он улетает на юг.

— Они его ищут?

— Эйрик говорит, что мы тут, в Норвегии, ничего не можем поделать.

Она кивает. Ей сейчас не до этого происшествия. У нее в голове другое.

— Я хотела тебя поблагодарить.

— Не за что благодарить. Ты все сделала сама.

Из интерната выходит какой-то парень. Я его узнаю. Первые Усики. С миной собственника, свойственной молодым людям, он обнимает Таню. Она не противится.

Во мне что-то ёкает.

Происходит что-то вроде очищения, возможности выбора сокращаются.

Остается только один выбор.

— Курт у нас ударник, — объясняет Таня.

— Прекрасно, — говорю я.

В ту ночь мне снится мама. Снится, что она плачет. Сидит у меня на краю кровати. Я понимаю, что болен. Но меня смущает, что она так огорчена. Ведь умерла она, а не я.

— Мне нужно было о многом поговорить с тобой, — говорит она.

— Можем поговорить сейчас.

— Слишком поздно. У нас была только одна возможность.

— Ты хочешь сказать, что все возможности уже использованы?

— Только не для тебя, мой милый. У тебя они еще есть. Она с любовью гладит меня по голове. Я явственно ощущаю ее руку. Просыпаюсь и сажусь на кровати. Ласка была такой реальной! Откуда у меня эти сны? Кто воссоздал маму так точно, такой настоящей, что я все еще тяну к ней руку?

— Марианне, — шепчу я. — Это была ты?

В один прекрасный день Сигрюн наконец возвращается. Внезапно она появляется в моей комнате. На ней дубленый жакет и джинсы. Она прерывает меня посреди трудной третьей части концерта — сознание отчаяния в побочной теме, неожиданная страстная жажда примирения и объяснения. Она вернулась ко мне, думаю я. Мы обнимаемся, словно уже давно любим друг друга. Однако между нами возникает стеснение, хотя я вижу у нее в глазах слезы.

— Как мне тебя не хватало, — говорю я.

— У тебя найдется что выпить? — спрашивает она.

Я достаю бутылку водки. И два стаканчика для молока. Она больше не делает вид, что не пьет. Словно знает, что Эйрик рассказал мне о ее недостатке.

Мы пьем. Не спеша, но целеустремленно.

Опьянение похоже на выстрел.

— Мне в голову приходили такие странные мысли, — говорит Сигрюн. — Казалось, будто ты — моя семья. Настоящая семья. Будто ты знаешь обо мне то, что я сама пытаюсь забыть.

— Это плохо?

— Нет. Это как сюрприз, спрятанный в подарке.

Я занимался всю неделю. И как мог избегал встреч с Эйриком. В качестве доброго друга он мне не нужен. Я не хочу таким образом получить доступ к Сигрюн. Наконец-то я вижу только ноты. Все оставили меня в покое. Словно поняли, что теперь мне не до них.

— Я знаю, что в первый вечер здесь случилось что-то страшное?