— Сэр Томас, я давно хотел вас кое о чем спросить. Чуть ли не со дня вашего приезда.

— О чем же?

— Как насчет… э-э… обстоятельств, побудивших вас покинуть Орден в то приснопамятное время… видимо, еще за несколько лет до моего сюда прибытия?

— Вон оно что, — протянул Томас. — Что же я, интересно, могу сообщить такого, чего вы обо мне уже не знаете? Вы, верно, уже и у других рыцарей этим интересовались?

Сэр Мартин, надув щеки, чуть накренил голову.

— С некоторыми — да. Хотя, понятно, не столь уж многие находились здесь во времена вашей службы.

— Ничего. Чтобы сообщить вам подробности, хватает и их.

— Представьте себе, нет. Из них слова не вытянешь. Мне лишь сказали, что ко всему этому была причастна некая женщина, а еще что история вышла довольно скандальная, отчего на репутацию Ордена пала тень.

— В таком случае ваши сведения исчерпывающи. Больше рассказывать и не о чем. Мне кажется, сэр Мартин, у нас сейчас есть вопросы поважнее. — Томас махнул рукой в сторону моря. — Османы могут появиться в любую минуту. Вот на чем нам нужно сосредоточиться. А не на делах давно минувших дней.

Рыцарь хотел что-то ответить и приоткрыл было рот, но вместо этого, досадливо крякнув, поднялся на ноги.

— Надо оправиться. Сейчас вернусь.

Через каменистую площадку он пошагал к отхожему месту — мелкой канаве, прорытой в сотне шагов за оборонительным рвом равелина. Томас тем временем взялся догрызать жесткую голову сыра. Сидящий напротив Ричард смахнул со своей рубахи хлебные крошки и, исподтишка оглядевшись, вполголоса произнес:

— Думаю, настало время выслушать весь ваш рассказ.

— Зачем?

— Для осведомленности. При выполнении задачи мне надо быть в курсе любой возможной угрозы или же выгоды, способной повлиять на исход дела.

— И для этого тебе, видимо, впрок любые сведения, с помощью которых ты мог бы на меня как-то влиять?

— Разумеется, — невозмутимо ответил Ричард. — Мне это положено по роду занятий.

— Ну а над этичностью своих занятий ты не задумывался ни разу? Думаю, не мешало бы.

— Я служу сэру Фрэнсису, который состоит в услужении у Сесила. А оба они служат королеве и стране. Так что отсутствием этики меня не попрекнуть. И для выполнения задачи я не остановлюсь ни перед чем.

— Да брось ты, Ричард. В самом деле. Ты ведь не такой железный человек, за которого себя выдаешь. Тебя хорошо подготовили, только вот бесчувственность к другим выработали в тебе недостаточно. Я это отчетливо разглядел в той стычке на галере. А уж с каким состраданием ты размышлял об участи того невольника… — Томас, подавшись, дружески похлопал своего оруженосца по груди. — У тебя есть сердце. Не пытайся намеренно отучить его от этой живительной пищи. Иначе перестанешь быть человеком и станешь просто орудием. Опять же, в чьих-то руках.

Ричард глянул в сторону отхожей канавы, где сейчас на корточки усаживался сэр Мартин.

— Расскажите мне, что именно тогда произошло, — настойчиво попросил эсквайр. — Пока он не вернулся.

— А если я откажусь?

— Тогда, в конечном счете, может сорваться задание.

— Ну а если мне до этого нет дела?

Ричард проницательно улыбнулся.

— А вот этому позвольте не поверить. Я ведь тоже, знаете ли, умею вчитываться в людские сердца. Если мы провалим задание, пострадают многие. А этого, сэр Томас, не потерпит ваша совесть, о которой вы так любите порассуждать. Так что откройте мне то, чего я от вас добиваюсь.

Последовала напряженная пауза, на протяжении которой Томас сидел, задумчиво склонив голову. Скрывать, в сущности, особо было нечего, а тонкие подробности, если приложить старания, пытливый ум молодого человека выяснит и так. И Томас, упорядочив воспоминания, приступил:

— Что ж, изволь. Лет двадцать назад я служил на одной из орденских галер у побережья Крита. Капитаном на ней был ла Валетт. Уже тогда ему прочили в Ордене высокий пост, так что служить под его началом было честью. Вояж тот на первых порах складывался неудачно, никак не удавалось напасть на след хотя бы одного стоящего турецкого судна. И вот однажды, по заходу в один южный критский порт, выяснилось, что мимо накануне проходил галеон. Ла Валетт тотчас пустился в погоню. К той поре, как мы нагнали его в уединенной бухте вдоль побережья, к нему уже успели присоединиться два корсарских галиота. Как ты уже, наверное, убедился, Великий магистр не из тех, кто пасует перед неблагоприятным раскладом, так что перед рассветом он отдал приказ атаковать. Внезапность сработала: один галиот мы потопили, второй взяли на абордаж. Ла Валетт отправился в погоню за галеоном, предварительно оставив меня на галиоте старшим и велев возвращаться на нем к Мальте. И вот при осмотре трюма мы неожиданно нашли там узника — вернее, узницу. Женщину. — Томас примолк, чувствуя, как внутри разливается знакомая сладкая боль. — Дочь неаполитанского дворянина. Мария была помолвлена с сыном одного знатного семейства с Сардинии. Судно, на котором она туда отправилась, захватили пираты, и Марию посадили на цепь в расчете получить за пленницу выкуп. — Томас поглядел на Ричарда, чувствуя себя беззащитным от глуповатой наивности своих дальнейших слов. — Скажу тебе прямо: такой женщины в своей жизни я не встречал. Стройная, изящная, с тонкой смуглостью черт и карими глазами незабываемой красоты. Не буду кривить душой словесами о возвышенной любви с первого взгляда. Несмотря на клятвы Ордену, я все-таки был человеком из плоти и крови — как, собственно, и многие наши рыцари, не так уж скрупулезно следовавшие обету блюсти незапятнанность чресл. Честно сказать, не один я подпал под чары ее обаяния, но именно между нею и мною уже с самого начала сверкнула искра чего-то более глубокого, чем поверхностная симпатия. У любого циника моя наивность непременно вызвала бы усмешку — в самом деле, отчего бы не поднять на смех пресловутую безрассудность молодости. Тем не менее, повторяю еще раз, со всей своей искренностью и опытностью прожитой жизни, что та женщина — единственная настоящая любовь, которую я когда-либо знал.

Такой неистовости чувства я не испытывал никогда, равно как впоследствии — боли, которая до сих пор меня гнетет. Скажу тебе, Ричард: любовь извечно балансирует на хрупкой грани между райским блаженством и адскими муками. Такова ее цена… И эту цену я в то время с готовностью отдал — и с той поры об этом сокрушаюсь. — Томас досадливо мотнул головой. — Да нет, не об этом я сокрушаюсь, а о том, что не проявил тогда достаточной твердости.

Он умолк, сдерживая внезапный прилив гнева и горького презрения к самому себе.

— Прошу, дальше, — вымолвил Ричард. — Мне нужно знать все.

Томас резко, с присвистом втянул воздух.

— Стояло лето. Мы любили друг друга безоглядно, не сдерживая себя; подчас необдуманно. А тем временем семье Марии было послано известие, что ее нашли и она в безопасности. Мы понимали, что все это рискованно, но совладать со своими чувствами и желаниями не могли, и встречались втайне — по крайней мере, мне так казалось, пока эти свидания мне не приказал пресечь сам ла Валетт. Я, понятно, ослушался. И случилось неизбежное. Однажды ночью нас вдруг застали. Я говорю «вдруг», хотя на деле-то все обстояло иначе. За Марией установил слежку и в конечном итоге выследил сэр Оливер Стокли, считавший себя моим соперником, поскольку ему показалось, что она относится к нему благосклонно. Хотя благосклонность ей присуща от природы. Мария была добра ко всем. Он же усматривал в этом нечто большее, то, что принадлежало бы ему, не будь рядом меня. И вот Стокли, взяв нескольких вооруженных караульщиков в качестве свидетелей, нас выследил. Меня тут же взяли под арест, а вскоре я предстал перед тогдашним Великим магистром.