В ушах что-то лопается и звенит. В лицо летит, опрокидывая навзничь, огненный шар. Потом Карапет ползёт куда-то на карачках, подталкиваемый пинками лейтенанта…

Время щелчком восстанавливается, проскакивает нормальное положение и скачет вспышками. Горы рыгают огнем, плюются очередями, глухо бубнит в ответ «Владимиров» на бэтээре. Гильзы звякают о гравий.

В сорока метрах от камня, за который замполит затащил Мамикяна, пылает кабиной Гоша.

Вторая граната врезается ему в бок цистерны. Ослепительное пламя бросается в небо, посрамив яркостью безмозглое Солнце…

Каро плачет, стреляя короткими очередями в мерцающие вспышки чужих выстрелов…

* * *

Этот день вошел в историю города Артёмовска, бывшего Бахмута, наравне с казачьим восстанием Булавина и визитом героя гражданской войны Михаила Васильевича Фрунзе…

В назначенный час отцы города и сливки местного общества собрались на летном поле. Начальник клуба сверкал медалями на синем парадном кителе, а маленькое древнее здание аэроклуба – свежей штукатуркой.

В стороне своей стайкой тусовались донецкие «братки».

В небе лёгкой стрекозой прожужжал «Антонов», зашел на посадку, попрыгал на неровном газоне и замер как раз напротив толпы встречающих.

Загудела гидравлика, опуская хвостовую рампу. На траву торжественно и медленно съехал, сверкая полированными боками, черный «ленд крузер».

Одетый по случаю торжества в ослепительно белые штаны и жёлтые мокасины вместо обычных затёртых шорт и вьетнамок, Мамикян вылез из пахнущего кожей салон и поприветствовал публику:

– Ну чё, не ждали, блядь? С приехалом меня, хе-хе.

Потом было шампанское из одноразовых стаканчиков, крепкое рукопожатие городского головы, уважительное похлопывание по плечу от «братков» и страстный поцелуй от Ганночки…

– Карочка, я так тебя люблю! Ты такой у меня молодец, мужик!

– Ага, а до этого не мужик был, да?

– Да ну тебя, я же любя. А чего ты злой? Устал наш папочка?

– И устал тоже. Да сон старый приснился… Как там Гоша?

– Господи, кому шо! Шо ей будет, железяке твоей? Стоит во дворе, дожидается.

Пили до самого утра.

А утром городской голова поехал в управу и первым делом набрал номер уполномоченного Главного управления по борьбе с коррупцией и организованной преступностью Службы Безпеки Украйны.

– Совсем уже нюх потерял это Мамикян! Персональным самолётом персональный автомобиль на персональный аэродром привёз, да! Куда там Березовскому со Смоленским. Вы уж там примите меры…

* * *

Ганночка капризно поджала вишнёвые губки.

– Ну Карочка! Ну вот только прилетел и опять едешь! Шо тебе дома не сидится?

– Я быстро обернусь, вечером назад. Дела в Донецке. Соскучиться не успеешь, моё солнышко.

– А ты на джипе поедешь, да?

– Нет, на Гоше.

– Ну вот шо за наказанье! Опять Хоша! Зачем машину покупал тогда?

– Там груз надо небольшой забрать. Да и джип ещё на регистрацию не поставлен, номеров нет…

– Ой, ну какие мы стали! Прямо образцовый хражданин! Номеров ему нету, прямо вся милиция сбежится арестовывать!

– Ганночка, я и вправду… Я вот подумал. Завяжу я, пожалуй. Деньги у нас есть, бизнес какой-нить легальный замутим. Всё, хватит. Намотался я по трассам, пора дорогу-то менять.

– Ой, неужто правда, Карочка? Господи спаси, услышал Бог мои молитвы! И тогда ребеночка заведём, да?

– Да, солнышко…

Мамикян крутил баранку, чувствуя вкус горячих поцелуев на губах до самого Донецка…

* * *

На обратном пути Гоша вёл себя странно. Не в тему порыкивал, а на подъезде к ночному Артёмовску вдруг наотрез отказался включать дальний и ближний свет, ограничившись слабыми «противотуманками».

Не доезжая двухсот метров до поворота на центральную улицу, вдруг вообще забастовал и насмерть заглох.

Карапет, зло матерясь, пошел к дому тылами, срезая путь через соседские сады. Подошел к своей неприметной калитке на заднем дворе и резко остановился, прислушиваясь…

Во всем доме горел свет. У крыльца шелестели мужские голоса. Что-то бормотала милицейская рация.

Каро тихо, не скрипнув, открыл калитку и пошел по выложенной кирпичами дорожке между тяжело благоухающими розовыми кустами.

Ворота были распахнуты настежь, во дворе стоял милицейский «луноход». Через открытое окно Мамикян услышал кусок разговора: говорили двое. Ганночка – с нотками слёз в голосе, незнакомый мужчина – с грубой напористостью.

– И не отпирайтесь, гражданка Мамикян! «Ничего не знаю, ничего не видела…». Ваш муж?

– Ну как же, конечно мой, а то чей же?

– Значит, и деньги ваши! Контрабанда в особо крупных, торговля оружием! В тумбочке миллион долларов США без малого наличными! И налоги, конечно, не плачены!

– Да не знаю я, какие такие налохи…

– Вы тут дурочку прекращайте строить из себя! Пятнадцать лет с конфискацией. Ему. И вам «пятёрочку», как соучастнице…

Рация в «луноходе» зашипела, забормотала:

– Третий, третий, ответьте шестерке. Третий… С поста ДАИ сообщили – «камаз» фигуранта пятнадцать минут назад въехал в город со стороны Донецка. Фары погашены были, сообразили не сразу. Третий, третий, ответьте!

Дверца милицейского «уазика» скрипнула. Кто-то приказал:

– Иди, следаку доложи про «камаз».

Карапет подпрыгнул, перевалился через подоконник. Сидящая на стуле Ганна вскрикнула от неожиданности, стоящий напротив неё мужчина в сером костюме начал поворачиваться… И поймал волосатый кулак Мамикяна прямо на челюсть. Гыкнул и, обмякнув, обрушился туловищем на стол…

Каро выволок жену через подоконник и потащил сквозь розовые кусты, раздирая кожу в кровь. Они были уже у калитки, когда в спину ударило:

– Стой! Ст-о-о-й, зараза, стрелять буду!

Ганночка, пыхтя, остановилась.

– Походи, Карочка, я босоножки скину.

И побежали, держась за руки, ломясь через садики, палисадники и хлипкие заборчики…

Гоша завелся с полоборота.

* * *

Если вы когда-нибудь встретите на дороге навороченный полноприводной «камаз» с разукрашенной в красный, синий и оранжевый цвета кабиной, ревущий не к месту «Ти ж мене пiдманула, ти ж мене пiдвела, Ти ж мене, молодого, з ума розуму звела», то передайте привет из Питера Гоше, водителю и пассажирке.

Они поймут, от кого.

Август 2013 г.

Древний Волхов помнит всё.