Поскольку экспорт товаров в 1960-х гг. вырос примерно в 20 раз и достиг в 1970 г. $ 836 млн, Пак начал раздавать кредитные линии и лицензии на выпуск продукции тем предпринимателям, чьи успехи в экспорте особенно впечатляли, предоставив им возможность реализовать его грандиозные инфраструктурные и промышленные проекты развития. Многие люди сравнивали бизнес-группы чеболей, которые были таким образом взращены (крупнейшие из них, такие как Hyundai, Daewoo и Samsung, в рекордные годы вбирали в себя каждый по 10 % общего объема банковских кредитов), с дзайбацу в Японии довоенного образца. Однако если прежние дзайбацу искусно уклонялись от экспортных обязательств, то чеболи Пака были вынуждены вести кампании по развитию экспорта. Тем самым Южная Корея избежала проблем с крупным бизнесом, «стеснявшимся» экспорта, что длительное время сдерживало развитие Японии и Германии. Страна прямиком шла к более эффективной форме стимулирования «молодой промышленности».

Разумеется, не только Пак был к этому причастен. Ему умело помогали другие корейцы, тоже бывшие свидетелями предвоенной индустриализации Японии. В том числе и влиятельная группа, работавшая на колониальный Industrial Bank of Chosen{197} во главе с Чан Ки Ёном, директором Комитета по экономическому планированию (Economic Planning Board, EPB). Пак дал EPB такие же полномочия, какие были у MITI в Японии: они разом охватывали торговлю и промышленность, а политический ранг директора равнялся вице-премьеру. В 1970-х гг. EPB разработал обширную программу инвестиций в тяжелую и химическую промышленность. Заманчивые субсидии, включавшие льготные кредиты и землю, предлагали тем предпринимателям, которые были готовы строить заводы, способные производить на экспорт продукцию нефтехимии, машиностроения, судостроения, сталь, электронику и цветные металлы.

Самые авторитетные экономисты называли эти планы безумными. Ведь даже устанавливавшая рекорды Япония, когда она предприняла свой мощный индустриальный рывок в 1950-х гг., уже имела за плечами промышленный опыт длиной в три четверти века. Отчет Всемирного банка по Южной Корее от 1974 г. содержал «серьезные опасения касательно осуществимости многих экспортных целей из числа тех, что были поставлены перед частными предприятиями тяжелой промышленности» и рекомендовал стране продолжать заниматься текстилем{198}. Предупреждение выглядело прозорливым в начале 1980-х гг., когда Южная Корея была чрезвычайно обременена избыточными производственными мощностями в тяжелой индустрии. Но, даже находясь в нижной точке развития, компании, которые поддерживал Пак, медленно пробивались на экспортные рынки. А когда в середине 1980-х гг. начался бум на рынках США и Европы, Южная Корея проявила себя как глобальный игрок в производстве стали и судостроении, а позднее в производстве полупроводников и автомобилей.

В 1987 г. Всемирный банк отмечал, что огромный южнокорейский завод с полным металлургическим циклом – Pohang Iron and Steel Company (ныне известный как POSCO), «возможно, является самым эффективным производителем в мире»{199}. Между тем ранее Всемирный банк отказался финансировать это предприятие. В 1984 г. 60 % южнокорейского экспорта приходилось на тяжелую и химическую промышленность, как того и требовал Пак, по сравнению менее чем с 25 % в 1973 г., когда начала реализовываться программа модернизации этих отраслей.

Тем временем южнокорейские чиновники читали не книги восходящих звезд американской неолиберальной экономики и даже не труды Адама Смита, а работы Фридриха Листа. Роберт Уэйд, ученый, специализирующийся на Южной Корее и Тайване, вспоминал, что когда он преподавал в Южной Корее в конце 1970-х гг., то в книжных лавках университета в Сеуле можно было видеть «целые полки», заставленные трудами Листа. Когда же Уэйд перешел в Массачусетский технологический институт, он обнаружил, что единственный экземпляр главного труда Листа в здешней библиотеке в последний раз выдавали на руки еще в 1966 г.{200} Так разный подход к экономической науке определяется разными стадиями экономического развития. В Южной Корее идеи Листа о национальной системе экономического развития были адаптированы для страны с населением, намного меньшим, чем в Германии или Японии, и с ВВП на душу населения в середине 1970-х на том же уровне, что в Гватемале{201}. Эти идеи воплощались в жизнь наперекор самым неблагоприятным условиям в мировой торговле на протяжении поколения, включая два беспрецедентных энергетических кризиса. Все это не имело значения. Пак продвигал свою программу, невзирая на обстоятельства, и рвался вперед с прежним напором. Всякий раз, когда США, Всемирный банк и МВФ убеждали его отказаться от своей направляемой государством промышленной политики, он для виду соглашался, но не менял ровным счетом ничего (или изредка шел на очень незначительные уступки){202}. Пак был мастером убеждать, а его убежденность основывалась на знании истории.

Подходы к индустриализации в Китае и на Тайване отличались от примененных в Японии и Южной Корее тем, какую роль играла государственная собственность на средства производства. На материке после 1949 г. Коммунистическая партия Китая национализировала все. На Тайване, где обосновалась проигравшая коммунистам националистическая партия Гоминьдан, государственной собственности тоже придавалось большое значение. Причиной тому было общее наследство республиканского Китая, существовавшего с 1911 по 1949 гг. Прочная антипатия Сунь Ятсена к частной собственности, влияние Советской России на республиканское правительство до 1927 г. (после этого Чан Кайши порвал как с советскими, так и китайскими коммунистами), в дальнейшем – влияние со стороны Германии, а затем и немецкого национал-социализма в 1930-х – все это способствовало утверждению государственной собственности на средства производства в качестве нормы до 1949 г.{203}.