Федор покосился мрачновато:

– Думаешь, та самая, которую я подобрал сегодня в сквере? Нетушки. Та – вот она.

Сунул руку в нагрудный карман, показал еще один точно такой же плотный прямоугольник. На эту хищную, носатую физиономию под папской тиарой Тоня уже и смотреть не могла!

– А эту, номер два, поднял во дворе. Помнишь, омоновец нашел что-то за трансформаторной будкой вместо гильзы? Командир ее так небрежно – щелк! – по ветру, а у меня чуть сердце не выпрыгнуло. Сидел, сидел он там, за будкой, не ошибся твой сосед-алкаш! Вон, уже и карта приготовлена была, визитная карточка фирмы, так сказать, а как увидел этот снайпер хренов, что задел не того, что по тебе промазал, сразу ноги сделал, про карту и забыл.

– Ты что, хочешь сказать, что это в меня стреляли? – Тоня с усилием разомкнула пересохшие губы.

– Не хочу, но приходится, – кивнул Федор. – В тебя. То есть за квартирой твоей следили, возвращаться туда нельзя.

– А если за нами и сейчас следят, мы что, к тете Люсе их приведем?!

– Не следят, но ты права: туда ехать совершенно ни к чему.

Достал из кармана куртки мобильник, набрал номер:

– Тетушка? Привет. Не разбудил еще? Разбудил? Ну прости, что-то ты рано сегодня укачалась. Как там дела? А ребенок как? Спит давно? Ну и классно. Утром ее не буди, как проснется, так и проснется. Не надо ей завтра в садик соваться, как бы чего не вышло. Мы часикам к одиннадцати подскочим, еды привезем. Не надо? Полно всего? Хорошо. Тогда сама нянчись с дитем. Скажи, амуницию ее мы забрали, завтра получит. Если какие сложности, звони. Спокойной ночи!.. Отлично, передам. И тебе от нее. Чего?! – Он тихонько хохотнул. – Спасибо на добром слове.

Убрал телефон.

– Тебе от тетушки привет, поняла, да? Я взял на себя смелость…

– Правильно сделал. Катя спит?

– Ну да.

– А мы сейчас куда едем? – При этих словах Тоне показалось, будто в кабине зазвенело что-то – как туго натянутая струна.

Да ведь это ее голос так звенит – от волнения!

Федор покосился на нее, выворачиваясь из «кармана», повел машину к повороту вниз, на Рождественку:

– Ко мне едем. В Подновье.

– Да оно же вроде на горе.

– Поднимемся на гору чуть подальше, там хорошая дорога. Внизу вся набережная сейчас свободная, долетим, как стрела. Я люблю тут гонять по ночам. Кстати, знаешь, что мне тетушка напоследок сказала?

– Откуда ж мне знать?

– Совет да любовь.

– Что-о? – Тоня чуть не поперхнулась. – Почему?..

– Почему что?

– Почему она так уверена, что это будет, ну, совет да…

– Да любовь, – подсказал Федор. – А ты что, уже не уверена?

– Я не знаю, – смятенно забормотала Тоня, – я думала, ты обиделся, там, во дворе, когда я кричала, что ты Виталика… я думала, ты его… извини!

– А чего на правду обижаться? – буднично пожал плечами Федор.

– Как? Что?!

– Хоть я и не стрелял в него – чисто физически не мог ухитриться! – но убить, если честно, очень хотелось. Своими руками. Кстати, не исключено, еще и придется. У вас развод-то оформлен или как?

– Давно уже.

– Ага! – оживился Федор. – Значит, Виталика убивать не понадобится? Значит, ты свободная женщина?

– Ну да.

– То есть тебя можно хоть завтра в церковь тащить?

– Как в церковь? Зачем?

– Угадай с трех раз. Венчаться, зачем еще. Браки-то ведь совершаются не где-нибудь, а на небесах!

Тоня тупо глядела на летящую под колеса дорогу, серо-желтую в свете фонарей. Впереди, в черноте ночи, маячили поздние огоньки на высоком берегу – как будто созвездия в небесах. В тех самых, где совершаются браки.

– Значит, ты на меня не обиделся? – спросила, лишь бы что-нибудь спросить.

– Сказать, чего я всю жизнь боялся? – проговорил Федор. – Что вот женюсь когда-нибудь, а жена глупые вопросы будет задавать. Кошмар, да, как это выдержать?! А теперь знаешь, о чем думаю? Что я это как-нибудь переживу…

Россия, Нижний Новгород, наши дни

– Отец мой…

– Джироламо! Почему так долго не звонил? Акция удалась?

– Увы…

– Опять?! А возможность была реальная?

– Более чем. Неизвестно, когда снова представится такая же. Но тут Бог явно отвратился от нас. Мало того, что мы упустили эту женщину, – жертвой едва не пал совершенно безвинный человек. По счастью, вреда ему почти не причинено.

– Во всем надо видеть промысел Божий. Во всем и даже в неудачах…

– Отец мой, я видел картину.

– О-о!

– Да.

– И что же? Она и в самом деле так ужасна?

– Отец мой… Что за вопрос? Уж не сомнение в истинности завещанной нам ненависти слышу я?

– А разве тебе никогда не приходили в голову эти сомнения?

– Нет.

– Отлично, дорогой сын мой. Это не более чем вопрос… испытание. Но вернемся к картине. Она и в самом деле так ужасна?

– Я не могу передать вам, какое кошмарное впечатление она произвела на меня.

– А на других?

– В основном они сконфуженно улыбаются и с пристальным вниманием разглядывают подробности эротических действ.

– Они не возмущены поношением нашей веры?

– Вы не знаете этот народ так, как его знаю я.

– Хорошо, оставим философию. Как ты думаешь, реально ли уничтожение этого полотна? И как скоро?

– Я планирую свершить это сегодня же вечером.

– Завтра… Боже, да неужто ты наконец-то приблизил к нам веками чаемый миг?! А ты, Джироламо, вполне ли ты готов?

– Сделаю все, что могу. Мои люди знают задачу.

– Ты встретился с ними?

– Нет. Мне нужна свобода контроля над ними. Я предпочитаю при акции роль стороннего наблюдателя. Постараюсь замешаться в гущу событий, но не выдать себя.

– Много ли народу может пострадать при акции?

– Надеюсь, никто не будет замешан в это. В шесть вечера – именно в это время мы начнем – посетителей практически нет. Правда, в соседнем зале в это время занимается детская танцевальная школа, но ведет ее одна только женщина, я сам видел ее вчера. В случае чего она не сможет оказать никакого сопротивления. И вообще, дети – это даже лучше. Случись что, они создадут необходимую суматоху, они будут путаться под ногами у взрослых. Это поможет нам выиграть время. Я бы очень хотел, чтобы мои люди смогли уйти живыми и невредимыми.

– Что тебе до этих отбросов?