— Наш господин Селим перерезает овце горло, о, так нежно, — сказала она. — И при этом еще что-то говорит. Что он ей говорит?

— Он произносит молитву, — голос Есмихан доносился откуда-то снизу, где она боролась с застежкой на одежде Сафи. — Как сказано в Коране: «Напомни об Аллахе над ними».

Самые разнообразные браслеты были надеты на руку Сафи, начиная с запястья и заканчивая предплечьем. Цепочки, кольца, ножные браслеты тоже были добавлены к ее образу, пока Сафи не воскликнула: «Пожалуйста, остановитесь! Я едва могу двигаться!»

Немного подумав, Нур Бану отступила, и пока старшая женщина давала свои следующие указания, Сафи вновь подбежала к решетке. В этот раз она вскрикнула от ужаса: пять овец бились в предсмертных судорогах, а из шестой кровь сливалась в жертвенную яму.

— Почему… почему он их убивает?

— А ты что, — ответила Есмихан, — ты разве никогда до этого не ела мяса?

— Как быстро он орудует ножом! — Нур Бану наклонилась над плечом Сафи, чтобы взглянуть. — Животные даже не успевают оказать сопротивление.

Волосы Сафи покрыли золотой пылью, подобно тому как пекарь покрывает свою выпечку сахарной пудрой.

— Слишком много золота, — лепетала Есмихан счастливо.

Нур Бану взяла пиалу с золотой пылью себе и проговорила с искренней обеспокоенностью: «Ты думаешь, ему не понравится?» — и критически осмотрела девушку.

Волосы Сафи были заплетены в четыре толстые косы, концы которых были распущены, чтобы были видны природные кудри.

— Мой сын, защити его Аллах, никогда еще не выглядел таким привлекательным, — произнесла с гордостью Нур Бану, посмотрев еще раз через решетку.

Сафи тоже посмотрела, но увидела только, как пастух протыкает ногу убитой овцы.

— Еще несколько ударов ножом, и он легко сдернет с нее шкуру, — сказала Нур Бану.

Сафи почувствовала легкую дурноту и наклонилась к решетке, чтобы не упасть.

Тем временем к ее маленькой красной шапочке, украшенной жемчугом, прикрепили длинную прозрачную вуаль. Красные расшитые тапочки из телячьей кожи завершали ее костюм. Затем ей соответствующим образом накрасили лицо: глаза получились миндалевидными, брови в форме полумесяца, щеки цвета пионов, а рот напоминал цветущую розу, которая гармонировала с розами на ее жакете.

— Мясо отделено. Как говорит священный Коран: «Когда они умерли… накормите нищих и просящих…» Как бедняки восхваляют щедрость нашего господина! Но пойдемте, — сказала Нур Бану, прерывая саму себя, — пойдемте, девочки. Повар относит нашу порцию на кухню. У нас слишком мало времени, чтобы его терять!

Теперь весь гарем перебрался из бань в главную часть дома, у них действительно было мало времени от вечерней молитвы — до того часа, когда двери апартаментов Мурата будут открыты.

Вдали от решетки и этого ужасного зрелища мужество Сафи вернулось к ней. Красота, которая отражалась в зеркале, не могла быть разрушена никаким рабством. И было ясно, что такая девушка была предназначена только для сильных мира сего.

Поэтому во время вечернего намаза Сафи смотрела на свое униженное положение так же, как на турецкие танцы и песни, которые ей пришлось выучить. Между строками арабской молитвы Сафи удалось втиснуть небольшую молитву Святой Екатерине, которой ее научила тетушка. Такую молитву следовало произносить в день свадьбы, если бы она вышла замуж за того низкого корфиота. Слишком большая милость от небес, думала Сафи.

В суете, которая последовала дальше, когда слуги начали убирать коврики, Нур Бану позвала Сафи к себе. Рассматривая ее, она с удовлетворением покачала головой.

— Если он не захочет тебя, — сказала она, — то никогда не станет султаном — если так желает Аллах.

Затем она нежно расцеловала Сафи в обе щеки и сунула две небольшие коробочки в руки девушки. Сафи по очереди открыла их. В каждой из них лежало приблизительно две дюжины предметов, размером и формой с палец — черных в одной коробочке, желтых в другой, — от которых исходил медицинский запах.

— Что это?

Нур Бану ответила, произнеся слово «фаразих», которого Сафи до этого момента никогда не слышала и не знала на итальянском, даже если кто-то и когда-то произнес его. «Маточное кольцо» — этого слова не было в словарном запасе девушки из монастыря.

— Нет, не дотрагивайся до них, — предупредила ее Нур Бану, и Сафи послушно убрала свои любознательные пальчики. — Жар тела расплавит их. Ты должна положить одну желтую внутрь перед актом, а черную после.

— Из чего они сделаны?

Нур Бану в удивлении подняла свои брови, как будто она хотела проникнуть в глубь души Сафи. Неужели девушка сама собирается изготавливать это средство? Эта мысль была настолько ошарашивающей, настолько невообразимой, что она сразу же отбросила ее.

— Желтая, — сквозь зубы произнесла Нур Бану, — это вытяжка из соцветия граната, смешанного с квасцами, рожью, миррой, чемерицей и бычьей желчью, а также курдючного жира овцы, чтобы она могла растворяться. Черная сделана из вытяжки колоцинта, брионии, серы и семян капусты на основе смолы.

— И все эти формулы одобрены Айвой?

Брови Нур Бану поднялись еще выше.

— Да, — прошипела она.

Сафи легонько усмехнулась, с радостью поняв, что она на какое-то время приобретает власть над своим телом.

— Тогда я знаю, что они будут работать, — легкость и непосредственность в ее голосе послужили извинением, и брови старшей женщины опустились на свое обычное место.

— Да, теперь ты не забеременеешь долгое время.

Воздух был совершенно другим в мабейне, в этом странном полумире между миром мужчин и миром женщин. Он казался темнее и тяжелее. Пыль не могла быть уничтожена даже проветриванием в течение всего дня.

У Нур Бану было время до прихода Мурата расположить все по ее усмотрению. Это она делала с аккуратностью и хвастовством, как в театре. Светильники зажжены и поставлены во всех нишах. Чашки и подносы с орехами и сладостями были поставлены на низком столике в таком изобилии, что он даже заскрипел под тяжестью лакомств. Подушки на диване были взбиты и уложены для четырех человек: одна для Нур Бану, две другие, положенные рядом, — для Есмихан и Фатимы, сестер, которые тоже будут присутствовать при этой встрече, и четвертая для самого принца.

Ряды прекрасных рабынь (Азиза и Белквис все еще надеялись на что-то и были среди них) стояли у стены со скрещенными на груди руками и склоненными головами, ожидая приказаний их госпожи. Но Сафи не будет свидетельницей настоящего представления, которое начнется с приездом Мурата. Как только послышался восхищенный шепот: «Он идет! Он идет!», двери гарема были тихо, но быстро закрыты, и Сафи пришлось остаться на женской половине.

Из-за шумных объятий и приветствий Сафи сначала не могла ничего расслышать. Первое, что она услышала, был голос, слишком тонкий и слабый для мужчины (но это могло быть из-за скуки, думала она), который произнес: «Дорогая мама, отошли всех этих глупых девушек прочь».