«Шофер Троцкого, я сама и мой помощник снесли все необходимое для работы в машину и поехали, как мне думается, к Наркомату Армии и Флота… В отличие от Ленина, даже секретари не имеют права входить в кабинет Троцкого без предварительного звонка! Не без волнения, поскольку я слышала от сестры Троцкого (госпожи Ольги Каменевой), какой у него своенравный характер, я вошла в кабинет».

«Троцкий предположил, что лорд Асквит должен быть влюблен в меня, хотя это и не обязательно, и произнес, посмеиваясь: «Вы мне подали идею. Если Асквит вскоре вернется на свой пост (ходили слухи, что он может создать коалицию с лейбористами и признать Россию), я возьму вас в заложницы и продержу до тех пор, пока между нами не будет подписан мирный договор». Я рассмеялась: «То, о чем вы говорите с юмором, мне совершенно серьезно сказал представитель британских властей, только он имел в виду Уинстона. На самом деле, я бы гордилась, если бы мне удалось внести хоть маленькую лепту в дело установления мира. А на угрозу, что вы можете расстрелять меня, Уинстон ответит только: «Стреляйте»…», и я уверена, что это правильно, точно такого же мнения придерживаются и большевики. Они, не колеблясь, расстреляют меня (некоторые из них мне так прямо и говорили), если это необходимо, даже если я им и нравлюсь как женщина. Уинстон – единственный человек в Англии, который сделан из того же теста, что и большевики. Он – сильный боец и фанатик.

В конце вечера Троцкий больше не возвращался к вопросу о моей поездке на фронт, и я сама спросила, что он решил, берет он меня с собой или нет»;

«Каждое утро я завтракаю вместе с Литвиновым. Мы спускаемся к столу к одиннадцати, когда все остальные уже поели, поэтому можем спокойно поговорить. В присутствии Ротштейна основной темой разговора становится Россия. Если за столом оказывается Вандерлип, он говорит исключительно об Америке»;

«По отношению ко мне Литвинов искренен, откровенен и всегда готов прийти на помощь. Я очень доверяю ему и твердо знаю, он мой друг. Я могу полностью положиться на него. Но сегодня он разозлил меня. Внезапно, без всякого предубеждения, Литвинов, откинувшись в кресле, пронзительно посмотрел на меня своими маленькими глазами и произнес: «А вы знаете человека по имени Рассел Кук?». Я очень удивилась и сказала, что знала одного молодого человека по имени Сидней Рассел Кук. Я так и не поняла, каким образом Литвинов мог слышать о нем. Литвинов продолжил, сказав, что Каменев его знает. Я подтвердила это, пояснив, что я сама их познакомила. Тогда Литвинов спросил: «А он что, работает в английской разведке?». В этот момент я почувствовала, как у меня по спине побежали мурашки. Но я собралась и ответила, что, насколько мне известно (и это действительно меня мало интересовало), Сидней Кук работал в Лондоне в ожидании благоприятного момента, чтобы примкнуть к либеральной партии. Литвинов в ответ на это что-то проворчал и не стал продолжать разговор. Но остался какой-то неприятный осадок. Незначительное замечание, пустяк, а на душе появилась тревога. Я спросила, можно ли мне встретиться с Константином Бенкендорфом, офицером российского флота, сыном графа А. К. Бенкендорфа, бывшего посла России в Великобритании… Литвинов ответил, что Бенкендорф может сейчас находиться в Риге, и пообещал уточнить. Позже он пришел ко мне и загадочно произнес: «Не пытайтесь встретиться с Бенкендорфом. И, пожалуйста, не спрашивайте, почему. Но я вам очень советую, не просите никого помочь вам увидеться с ним[5]».

«Мне говорили, что Чичерин[6] – это ангел, святой человек. Но то, что я увидела собственными глазами, скорее напоминало трепещущую и взволнованную птичку. Забавно, что его считают «джентльменом». Чичерин родился в богатой семье».

«В тот же вечер Литвинов давал прощальный ужин для какого-то важного китайского генерала. Это стало большим событием. Такая сервировка стола в голодной Москве могла присниться только в сказочном сне. Среди присутствующих, помимо самого генерала и его трех подчиненных, находились два переводчика (один из них был профессором китайского языка Петербургского университета), Чичерин, Карахан, его секретарь, госпожа Карахан, мистер Вандерлип, Ротштейн и я. Один из китайских гостей говорил по-французски. Он был председателем Профсоюза китайских рабочих.

Карахан представляется «армянином»[7]. Он говорит на каком-то странном восточном диалекте, я его совершенно не понимаю. Его жена знает только русский язык. Они живут в нашем доме, но мы их почти не видим… Карахан – интересный мужчина, его лицо словно выточено из слоновой кости. Он – сама загадка: живет шикарно, курит дорогие сигары, ездит на работу в роскошном автомобиле и выглядит весьма респектабельно в каракулевой шубе и шапке, словно находится не в голодной России, а где-то в Европе».

«Мое пребывание в России подходит к концу. Скоро поеду домой. В Англии меня станут считать большевичкой только по той причине, что я посетила большевистскую Россию, но я слишком скромна, чтобы претендовать на что-либо. После всего услышанного я только четко поняла, что основа всех разногласий – экономическая».

«Свобода – это иллюзия. В этом мире нет свободы. Единственным исключением можно назвать ту свободу, которую каждый может создать интеллектуально лично для себя».

«Моя работа окончена, но уезжать не хочется. Мне здесь нравится. Нравятся люди на улице. Нравится атмосфера, наполненная унынием, пожертвованием, трагедией. Меня вдохновляет эта Нация, очищенная Пламенем. Я восхищаюсь гордостью, с которой они переносят лишения, и их непоколебимой верой в свою правоту. Мне бы хотелось остаться здесь навсегда или хотя бы работать для них, находясь в Англии. Работать и бороться за мир, который залечит их раны».

«7 ноября 1920 года. В поезде

Профессор Ломоносов занимает пост комиссара железных дорог. Мы везем шесть с половиной миллионов фунтов стерлингов золотом…

Мой отъезд из Ревеля помогли организовать сотрудники Советского Представительства и профессор Ломоносов со своими сотрудниками. Они очень старались и сделали все от них зависящее. Теперь мой путь лежит в Стокгольм. На борту парохода я опять встретила банкира, господина Олафа Ашберга, с которым мы вместе плыли в сентябре. Он как раз и обеспечивает дальнейшую перевозку золота, и для хранения золота отведена каюта».