– Так где оно может лежать, господин Геррет? – настаивал капитан.

– Вы еще не сказали, сдержите ли свое обещание?

– Если вы поможете найти Копье судьбы, то вы получите гарантию безопасности. Это слово генерала Паттона.

– Оно находится… в подвале Дрезденской галереи.

Капитан глянул на штандартенфюрера СС Шмайсснера. Стекла очков зловеще блеснули. От прежнего арийского великолепия осталась только неряшливая оболочка в виде шинели. Сдулся господин штандартенфюрер!

Неожиданно Шмайсснер вскочил и, выкрикнув какое-то проклятие, набросился на Остера Геррета. Крепкими пальцами он сумел дотянуться до его горла и, подмяв под себя, попытался повалить на пол.

Дюжий капрал, стоявший подле двери, с проворностью кошки подскочил к сцепившимся и ударил прикладом карабина Шмайсснера в спину. Тот, охнув, нелепо взмахнул руками и упал на колени. Не давая штандартенфюреру опомниться, он стволом карабина надавил ему на горло.

– Лежать!

Из глотки Шмайсснера вырвался хрип.

– Уведите их, – торжествующе распорядился капитан.

Теперь Хорн позволил себе расслабиться. Откинувшись на спинку кресла, он извлек из коробки толстую сигару и закурил. Собственно, сигары капитан курил крайне редко, и непременно в тех случаях, когда ему особенно везло, как бы отмечая желанную победу. Сегодня был тот самый случай.

Табачный дым медленно и широко расползался по комнате, забирался в самые дальние углы. Через минуту в комнате ему сделается тесно. Поднявшись, капитан распахнул форточку. Дым, будто бы радуясь скорому освобождению, вытянулся в длинную серую ленту и, плавно извиваясь, устремился вон. Выбравшись за пределы помещения, он мгновенно растворился в весеннем воздухе.

Стоять у окна было приятно. А прохладный воздух пьянил не хуже крепкой сигареты. Однако ощущение радости было неполным, и он никак не мог понять, что же ему мешало.

Из задумчивости капитана вывел звонкий щелчок. Это связист выключил магнитофон.

– Что ты об этом думаешь, Ричард? – повернулся капитан к сержанту.

Сняв наушники, тот бережно упаковывал их в коробку. Захлопнул магнитофон.

– В Дрездене русские, сэр, – сдержанно ответил связист.

– Вот это меня и смущает, сержант.

* * *

Чем больше он думал о прошедшей очной ставке, тем сильнее его одолевало беспокойство. А что, если произошедшее всего-то плохо поставленный спектакль, предназначенный для одного-единственного зрителя, для капитана Уолтера Хорна? А само Копье судьбы запрятано где-нибудь вдали от людских глаз, в противоположном конце Германии?

Беспристрастным свидетелем оставалась магнитофонная лента, способная подмечать малейшие изменения в голосе. Помучавшись сомнениями, Хорн решил вновь прослушать запись. Первый раз он не обнаружил в ней ничего нового, но когда стал вслушиваться во второй раз, то обнаружил, что интонации у Шмайсснера были слегка напряжены, они как будто бы выбрировали в воздухе натянутыми струнами. В то время как голос Остера Геррета был заметно раскрепощен.

«– Именно так, господин капитан, – отвечал Остер Геррет. – В озере Целль были сброшены обыкновенные ящики».

Голос Остера Геррета звучал с откровенным злорадством. Вот только для кого предназначались такие интонации?

Капитан вновь надавил на кнопку магнитофона:

«– В озере Целль были сброшены обыкновенные ящики».

А в этом случае он просто убеждал. Тоже ничего настораживающего, обыкновенный диалог, какой может случиться на очной ставке. Капитан немного перемотал ленту вперед и, нажав на кнопку, воспроизвел запись, максимально прибавив звук, и тут он отчетливо услышал:

«– Держись!»

Прозвучавшее слово ошеломило, он даже не сразу поверил в услышанное. А ведь именно в этот момент Шмайсснер сжимал горло Остеру Геррету.

А может, все-таки послышалось?

Перемотав ленту назад, капитан зло вдавил кнопку включения. Лампа вспыхнула красным светом, и бобины пришли в движение.

«– Держись», – вновь услышал он негромкое.

Теперь ему показалось, что в голосе Шмайсснера прозвучали ободряющие интонации. «Значит, все-таки разыграли спектакль, – сделал невеселый вывод капитан. – Копье находится в совершенно ином месте».

Не исключено, что в плен к русским тоже попали люди, которым доподлинно известно, где именно лежит Копье судьбы, а значит, с его поисками нужно поторопиться.

1945 год, 27 апреля

Глядя на его веснушчатую добродушную физиономию, трудно было поверить, что за плечами этого паренька с капитанскими погонами не один десяток выходов за линию фронта. В его внешности не было ничего героического: даже роста он был далеко не гренадерского, в плечах обыкновенный, во всяком случае, не шире других, но вот зато пронырливости ему не занимать. Да и послужной список этого мальца заставлял говорить о нем с уважительными интонациями. Подобный героизм не часто встречается даже на фронте. Порой казалось, что он играет в прятки со смертью, постоянно ее обставляя. Во всяком случае, пока он выигрывал всухую. О его умении добывать языков по дивизии ходили легенды. И дело здесь даже не в том, что парень прилично знал немецкий язык, больше сказывались его способности мимикрировать в ту местность, где он находился.

Так что не было ничего удивительного в том, что столь щекотливую операцию командование поручило именно ему. Смысл предстоящего дела заключался в том, что неделю назад в плен 16-й армии попал немецкий офицер, который после обстоятельного допроса офицерами СМЕРШа вдруг признался в том, что знает, где находится Копье судьбы, то самое, ради которого Гитлер присоединил к Германии Австрию. Информацию тотчас передали в штаб фронта, а там было принято решение немедленно собрать группу для поиска Копья судьбы. Следовало торопиться, – в это время американцы также занимались поисками Священного копья, а в управление СМЕРШа поступала информация, что в Европу потянулись разного рода эксперты, скрупулезно фильтровавшие сокровища рейха. Ничего удивительного в этом не было, все происходило по сценарию, очерченному войнами прошлых исторических эпох, – победителю доставалось все! Так было во время взятия Рима германскими племенами, так случилось при взятии Константинополя отрядами рыцарей, то же самое происходило сейчас и в Германии. И попадись американцам Копье Лонгина, они вряд ли откажутся от такого лакомого куска.

Начальник военной разведки армии Алексеев смотрел на тщедушного разведчика и никак не мог поверить в его фронтовую пронырливость. Ну, хоть ты тресни! Не было в парне боевитости. Стараясь убедить себя в обратном, он даже полистал его личное дело, особо остановился на наградных листах. И вновь перевел взгляд на паренька, смиренно сидевшего на плетеном стуле. Ну никак увиденный образ не вязался с тем, что было написано о нем в личном деле. Однако начальник разведки дивизии клятвенно уверял, что лучшей кандидатуры не сыскать по всему фронту. Приходилось соглашаться.