Между капитаном и таинственным фантомом как будто бы установилась некая связь, которую невозможно было определить ни одним органом чувств, он просто манил его к себе, подавляя всякое колебание. Именно так поступает хозяин с дворовым псом, когда ведет его на поводке, не давая тому возможности усомниться в собственной правоте. В какой-то момент капитану даже показалось, что призрак ему улыбнулся, ободряюще мотнув длинной бородой.

Постояв у ступеней, ведущих вниз, призрак свернул в узкий коридор и, остановившись перед небольшой дверью, растворился во тьме, как если бы привиделся. И тут капитан отчетливо услышал приглушенную немецкую речь, раздававшуюся из-за двери. Слов было не разобрать, но то, что они говорили о копье, это точно! Даже могучая каменная кладка не могла приглушить их взволнованные, наполненные тревогой интонации.

По тому, как напряглись лица разведчиков, капитан понял, что они тоже расслышали возгласы. Приложив палец к губам, капитан показал на старшину, стоявшего рядом, после чего перевел взгляд на сержанта, уже снимавшего с плеча автомат. Слова не нужны, все действия отработаны, так что не подведите! Показав взглядом на гранату, висевшую на поясе, движением пальца предупредил – следует обойтись без оглушительных эффектов, большая вероятность повредить историческую вещь. В ответ понимающие взгляды, в которых читалось: «Мог бы не повторять, ведь обсудили уже!»

Приблизились к двери, встали по обе стороны, а затем капитан потянул ее за ручку и, она, неохотно поддавшись, скользнула по несмазанным петлями, заполняя окружающее пространство немилосердным скрипом. В этот же момент капитан увидел шесть человек, удивленно склонившихся над распахнутым металлическим сейфом. Увиденное настолько потрясло фашистов, что они не сразу обернулись на отворяемую дверь.

Запоздало разворачивая автомат, поворотился эсэсовец, стоявший ближе всех к двери, но тотчас, сраженный короткой очередью старшины, принялся заваливаться на бок, крепко вцепившись указательным пальцем в курок. Веер пуль, брызнув в потолок, полил обильно окружающее пространство каменной крошкой. Кувыркнувшись в правый угол, старшина, распрямляясь, выпустил еще одну очередь в эсэсовцев, бросившихся врассыпную. Пули злобно просвистели над головами убегающих, лишь оцарапав плечо замешкавшегося фрица. Помещение тотчас наполнилось автоматной стрельбой и гарью. Пули, рикошетя, бешено летали от одной стены до другой, норовя зацепить. Голову не поднять – зашибет! Выставив вперед автомат, капитан нажимал на курок и чувствовал, что пули зло чмокают в каменную кладку. В грохоте, в криках, в дыму он вдруг отчетливо разобрал негромкий скрип, раздававшийся в дальнем углу комнаты:

– В углу дверь! – истошно заорал капитан. – Не дай им уйти!

Приподнявшись, он полоснул короткой очередью вслед убегающим. Злым роем пули вгрызлись по диагонали в дубовую дверь, зацепив немца, стоящего в проеме. С хрипом выгнувшись, как если бы кто-то крепко ударил его в середину спины, он взмахнул руками и, выпуская уже ставшим ненужным автомат, повалился в коридор.

– За ними! – продолжал капитан, пальнув следующую очередь и, не дожидаясь, пока поднимутся остальные, первым нырнул в проем.

В дальнем конце галереи мелькнули две темные фигуры. В этот момент зрение странным образом усилилось, и он увидел, что один из них, тот, что бежал последним, вдруг неожиданно обернулся и повел стволом автомата прямо в его сторону. Несмотря на темноту, он сумел рассмотреть его лицо, ребячье, с большими веснушками на переносице и под глазами, на лоб свешивался белокурый завиток, вот только глаза, полные ненависти, никак не вязались с его простоватой внешностью. Прижавшись к стене, капитан увидел, как ствол, изрыгнув вспышки огня, затрясся в его руках мелкой дрожью, а две пули, обдав кирпичной крошкой, опасно врезались над самой головой. Злобно стрекоча, от дверей прозвучала автоматная очередь, отрезая немцам отступление трассирующими пулями. Немец, бежавший первым, пренебрегая предупреждением, рванул под свод галереи и тотчас тюкнулся головой в стену, напоровшись на пулю. Высокий, умело пригибаясь, вжался в стену, сделавшись на какое-то мгновение невидимым. На мгновение открывшись, полоснул со своего места длинной очередью, заставив укрыться русских разведчиков, и уже в следующую секунду скрылся в проеме. Какие-то мгновения в галерее царила напряженная тишина, а потом из тоннеля вылетела ручная граната и, громко постукивая длинной ручкой, покатилась в сторону распахнутой двери.

– Ложись! – успел крикнуть Саторпин.

Бросившись на пол, он крепко обхватил голову руками, стараясь слиться с каменной поверхностью. Единственное, что он пожелал в эту минуту, так это превратиться в крохотную букашку, чтобы заползти в узенькую щель. Подвалы содрогнулись, будто бы от мощного землетрясения, взрывная волна прошлась над самой головой, обдав затылки нестерпимым жаром и сорвав с капитана пилотку. Загривок осыпало колючими известковыми крошками, которые неприятными занозами забрались под гимнастерку.

Выждав с минуту, капитан приподнял голову, рядом, подтянув ноги к голове, лежал молоденький солдат и руками зажимал на животе кровоточащую рану.

– Вон как оно… три года ни царапины, а тут… Кто бы мог подумать. Доставил я вам хлопоты, товарищ капитан. Как же вы меня, покойника… вытаскивать-то будете? – виновато скривились его губы.

– Что ты молотишь такое? – попытался подбодрить Савва, глядя в невероятно белое лицо бойца.

За четыре прошедших года он не однажды видел смерть и лучше любого врача мог определить ее приближение. Вот сейчас она надавила бойцу на грудь, выжимая из него последние жизненные силы, и из его горла запузырилась кровь. Ему оставалось жить каких-то несколько минут, ровно столько, чтобы проститься с подошедшими бойцами, но с прощальными речами никто не торопился.

– Вот сейчас ты полежишь немного, а мы тебя вытащим, а дальше ты уже своими ногами потопаешь, – уверенно пообещал капитан.

Подошел старшина и как-то неловко согнулся над умирающим, смертью его не удивить, вот только отчего-то невыносимо горько перехватило горло. Каково оно – сгинуть-то в последние дни войны. Обидно!

Бойца уже не донести. Самое большее, что можно для него сделать, так это постоять рядом, чтобы не так страшно было отходить.

– Не пойду уже… Товарищ капитан, дайте мне руку.

– Чего же ты так разволновался, – как можно бодрее отвечал Саторпин, притронувшись к пальцам бойца. Почувствовал на своей ладони липкую кровь, показавшуюся ему в этот момент особенно горячей. – Мы еще посмеемся над твоими страхами!

– Мамке моей… – едва слышно проговорил боец.

Вздрогнув, он вытянулся во весь рост, а голова безвольно качнулась на бок.

– Отошел, – с тоской объявил старшина. – Сколько их таких за войну-то было… Всех и не упомнишь! Еще одного мамка не дождалась.

– Этого гада надо достать!

Желтый свет фонаря неровным покрывалом падал на застывшее лицо бойца, выпятив глубокими тенями все неровности. Теперь он казался старше, чем был на самом деле.