– Ваниэль, ты ничего странного на площади не видишь? – спросил Кулумит вслух.

– Нет, – отвечала принцесса сквозь зубы. – Но того, что я вижу, постыдился бы голодный орк-людоед…

«Это не эльфийские чары, или я ничего не понимаю в магии», добавил Марфор, продолжая разглядывать магическую решетку.

«Почему?»

«Частично эта магическая конструкция сделана из мертвой силы… Видишь, вон тут должен был узел в решетке, а его нет, а конструкция держится».

«И?»

«Значит, он там есть, но узел сделан из Цин, раз мы его не видим. И это сделано мандреченами… Кто-то сосет жизненную энергию тех, кто сейчас на площади. Пьет их ужас и боль»

«Но зачем?», растерянно спросил Кулумит.

Марфор пожал плечами.

– Ее величество королева Ниматэ желает говорить со своими поданными! – прокричал герольд.

Снег перестал идти, и даже солнце выглянуло из-за туч. А лучше бы не выглядывало. В его лучах ледяной куб заискрился, заиграл разноцветными бликами, словно праздничная игрушка на елке. Лучше бы его припорошило снежком. Черное, изуродованное тело бы тогда скрылось за белой вуалью. Грудь Ниматэ сдавило так, что стало больно дышать. Но она поднялась со своего трона. Королева слышала, как тяжелый вздох покатился по толпе – ее увидели, несмотря на то, что Ниматэ, как и большинство темных эльфов, была невысокого роста. Королева заглянула в пергамент, который ей дал кто-то из придворных. Слезы застилали ей глаза, и королева ничего не смогла разобрать, хотя основные моменты речи знала. Но Ниматэ с детства помнила, что нет ничего более глупого и болезненного, чем рыдать на морозе. Моруско просил мага мандречен, чтобы он разрешил королю читать написанную магом речь. Да и обычно на публичных церемониях выступал король. Но Федор сказал, что это требование самого императора, и королева должна произнести речь сама.

Ниматэ еще раз взглянула на свиток.

«Дерзкие сепаратисты », «Ежиха, это чудовище в обличье полуразумного существа, нашла свой давно заслуженный конец ».

Она смяла пергамент. Шум толпы стих, пора было начинать речь. Королева чувствовала на себе взгляд мандреченского мага. Если бы Ниматэ оказалась не в состоянии произнести речь, Федор должен был сделать это вместо нее.

Но сегодня на площади перед королевским дворцом должны были прозвучать совсем иные слова, чем написанные на смятом пергаменте.

– Приветствую вас, граждане Железного Леса, – начала королева звучно. – Сегодня, согласно ультиматуму императора Мандры, мы должны были выдать ему наших сестер и братьев, которые ведут свою отчаянную, но бесполезную борьбу. Сегодня Железный Лес сгорел бы.

Краем глаза она видела непроницаемое лицо воеводы Анджея, и слышала звенящую тишину, повисшую над площадью.

– Но этого не случилось. И я должна осудить вас, осудить тех, кто спас наш лес – ценою своей жизни.

Ниматэ слабо махнула рукой со свитком в сторону ледяного куба.

– Заклеймить позором тех, кто бился до последнего. Назвать их трусами, подлецами и преступниками.

Маг мандречен задумчиво кивал в такт словам королевы.

Пока то, что она говорила, практически не расходилось с согласованным текстом поминальной речи. Некоторые речевые выкрутасы вполне можно было списать на манеру эльфов выражаться.

Ваниэль судорожно стиснула кулаки.

– Она мне больше не… – прошипела принцесса.

Марфор, стоявший сзади, обнял ее – одной рукой прижал руки эльфки к бокам, а второй закрыл ей рот. Ваниэль была так поглощена происходящим на площади, что даже не стала вырываться. Кулумиту, смотревшему на парочку, миниатюрная принцесса в объятиях рослого тэлери показалась взлохмаченным воробушком, которого обвил собой уж.

«Не торопись», телепатировал Марфор принцессе.

– Но сегодня я, королева Ниматэ, скажу вам иное. Я говорю вам – боритесь до последнего! Все и каждый! Если Железному Лесу суждено сгореть, пусть мы все сгорим в нем!

Королева медленно опустилась на свое место. На лице мандреченского мага Федора застыло выражение лица человека, который проснулся от сладкого сна и обнаружил себя в одной берлоге с медведем. Мандреченский воевода не шелохнулся, но над верхней губой Анджея выступили капельки пота, несмотря на мороз. Королева слышала, как ахнула, загудела и подалась вперед толпа…

Но ей было уже все равно. Разорвут ли ее в жестокой драке, сгноят ли мандречены в тюрьме за попытку бунта, такую же бессмысленную и бесполезную, как и вся деятельность Ежей.

До самой последней минуты Ниматэ надеялась на ошибку. На то, что погиб кто-то из двойников дочери. Королева знала, что сейчас среди бесшабашной молодежи модно делать такие же наколки, как у партизанствующей принцессы.

Но Ваниэль не отзывалась на телепатеммы. Впрочем, как и Рингрин.

Анджей видел, как лицо Федора, раскрасневшееся от мороза, заливает черно-синяя бледность. Воевода шагнул вперед и зычно, так, что его голос раскатился над всей площадью, ударился о стены и эхом отразился от них, крикнул:

– Так сказала Ниматэ, королева Железного Леса! Церемония прощания с телом принцессы начата! Отдадим дань скорби! Проходим по одному, не толпимся!

Он отдал еще пару-тройку команд. Солдаты создали коридор, по которому можно было подойти к ледяной гробнице, а затем покинуть площадь через ворота в ее дальней части, уже предусмотрительно открытые. И толпа, уже загудевшая, как осы, в чье гнездо ткнули палкой, закачавшаяся от стены к стене, как опара над кастрюлей, вдруг успокоилась. И тоненьким ручейком стала вливаться в воронку из красных мундиров, над которыми колыхались черные медвежьи шапки.

Федор перевел дух.

Лислорер или нет, Анджей свое дело знал.

– Сканируй, – пробормотал Анджей негромко, не меняя выражения лица. – Ты помнишь, что тебе поручили?

Федор горько усмехнулся.

– Темные эльфы не самые сильные маги, но дураков среди них нет, – ответил он так же тихо. – Половина из них в магических коконах, так что ауру мне не видно. Неужели ты будешь арестовывать кого-нибудь?

– Я не темный эльф, я поланин, но я тоже не идиот, – усмехнулся Анджей. – Я просто напомнил, тебе же еще отчет писать.

Как ни странно, мысль о скучной, никому не нужной рутине ободрила мага. Сейчас необходимость написания бюрократических бумажек вдруг оказалась символом стабильности, неизбежности – и, в конечном итоге, самой жизни.

Эльфы проходили по коридору из мандреченских солдат, опускались на колени перед жутким кубом, вставали и двигались дальше. Перед застывшей, как изваяние, королевой Ниматэ, многие снимали шапку и чуть кланялись, выражая уважение к горю матери. Федор заметил, что под шапками обнаруживаются не только черные, как уголь, шевелюры темных эльфов, но и светлые, соломенные и белые как снег волосы мандречен. Люди скорбели вместе с эльфами. Кто-то, конечно, поступал так чтобы не дразнить остроухих соседей, с которыми жил бок о бок, кто-то просто повиновался инстинкту стаи и действовал как все, но кто-то ведь и правда сочувствовал.