— Если бы неприятелем командовал человек, умеющий побеждать, меня бы уже не было, — тихо проговорил Юлий.

Домиций молча смотрел перед собой.

— Расскажи, что произошло, — потребовал командующий.

У Домиция вырвался глубокий вздох.

— У нас на пути оказалась река, слишком глубокая, чтобы переправиться. Я видел твой сигнал, но мы еще стояли на другом берегу. Пока мы отыскивали брод, время ушло — горнисты Помпея протрубили тревогу. Я принял решение не вступать в бой. Мы переправились обратно и вернулись в лагерь.

Домиций не сказал, что для него было бы самоубийственно атаковать легионы Помпея. Он вообще не имел полномочий принимать решения.

Юлий барабанил пальцами по столу:

— Тебе неизвестно, почему Помпей прекратил наступление?

— Я видел его с офицерами, но только издалека. — Домицию, казалось, было стыдно даже за то, что он не может объяснить поведение Помпея.

— Я еще не решил, Домиций, как с тобой поступить. Иди и собери Третий легион перед моим шатром. Пусть их отконвоируют воины Десятого.

Дрожащей рукой Домиций отсалютовал. Полководец вышел, и Юлий продолжил:

— Никогда я не думал увидеть один из моих легионов бегущим из боя. — Он посмотрел на соратников, и они отвели глаза. — Я поднял знамя легиона, но это никого не остановило. Солдаты бежали мимо.

Юлий покачал головой, вспоминая их бегство.

— Я не стал забирать знамя. Там осталась честь моих легионеров, пусть и знамя останется там.

Снаружи послышались крики и топот — подошли Третий и Десятый легионы. Юлий сидел, уставившись в пустоту, а офицеры молча ждали. Поражение словно сразу состарило их командира, и когда он встал и поднял голову, его покрасневшие глаза ничего не выражали.

— Займите ваши места. День уже начался, — потребовал Юлий, указывая на выход. Не говоря ни слова, все покинули шатер. Вслед за ними вышел на тусклый утренний свет и командующий.

Безмолвно стояли на мерзлой земле шеренги Третьего легиона. Одни солдаты стерли сажу, которой намазались перед вылазкой, а другие так и стояли с черными лицами. Солдат не разоружили, и все же они выглядели как люди, ожидающие казни, — в глазах каждого светился страх.

За спинами солдат Третьего стоял Десятый. Воины Десятого были старше и суровее. Юлий помнил, как некоторые из них бежали во время битвы со Спартаком. Вспоминают ли они тот кровавый день, когда Помпей приказал произвести в их легионе децимацию? Каждого десятого солдата забили насмерть голыми руками его же товарищи. Тогда Юлий не мог представить зрелища ужаснее. Но из оставшихся воинов молодой полководец создал новый легион и назвал этот легион Десятым, чтобы децимация не изгладилась из памяти солдат.

Холодный ветерок овевал шеренги Третьего; солдаты молча ждали, пока Юлий заговорит. Наконец он подошел к коню и взобрался в седло.

— Вы бились вместе со мной в Галлии. Нужно ли перечислять племена, сражения? Гельветы, свевы, белги, нервии, кто там еще? Мы дрались в Герговии, Алезии — против Верцингеторикса, дрались в Британии. Вы были со мной, когда я пощадил защитников Корфиния. Мы вместе брали Диррахий.

Юлий остановился и в отвращении прикрыл глаза.

— Убежав, вы оставили свою честь на поле боя. Все, что вы совершили раньше, сегодня ночью обратилось в прах. Вы унизили и опозорили меня, а я от вас такого не ожидал. Дольше вас со мной воюет только мой Десятый легион.

Сидя в седле, Юлий смотрел на выстроившихся перед ним легионеров. Солдаты уставились прямо перед собой, не смея встретиться глазами со своим полководцем. Многие из них явно страдали от унижения, словно провинившиеся сыновья, которых отчитывает суровый отец. Юлий тряхнул головой и устремил взгляд в пространство. С большим усилием он заставил себя продолжить.

— Ваша жизнь — вот расплата, — хрипло произнес он. — Иной расплаты за трусость быть не может.

Октавиан сел на коня и рысью погнал его к Юлию вдоль замерших шеренг. Приблизившись к начальнику, Октавиан нагнулся и заговорил тихо, чтобы не услышали окружающие:

— Господин, в Десятом не хватает людей. Пусть возьмут лучших из Третьего.

Юлий поднял на своего родственника воспаленные глаза и, немного подумав, кивнул. Затем снова обратился к воинам Третьего:

— У меня нет сыновей. И я никогда не думал об этом, потому что у меня были вы. Теперь все кончено. Вы зашли слишком далеко.

Юлий прокашлялся и продолжил, стараясь говорить как можно громче:

— В Десятом легионе не хватает людей. Его воины пройдут среди вас и выберут тех, кто пополнит ряды Десятого. После проведем децимацию. Оставшиеся займут места погибших солдат в преданных мне легионах. Больше вы мне не нужны.

По рядам Третьего пронесся шепот — людьми овладели страх и отчаяние. Никто не пошевелился, но лицо каждого выражало отчаянную мольбу. Юлий старался сохранять твердость.

— Воины Десятого! Выйти вперед и выбрать лучших! Затем я хочу, чтобы вы остались и все видели.

Центурионы Десятого двинулись вперед. Юлий обессилел, его переполняло отчаяние. Отступая, Третий потерял сотни воинов убитыми и пленными. Однако в легионе оставалось более трех тысяч ветеранов. Распустить легион так далеко от Рима нельзя. Чтобы выжить, солдатам придется грабить греческие города и села. Для подданных Рима это будет настоящее бедствие, и самому же Юлию останется преследовать и убивать мародеров. Выбора нет — он должен отметить этот день кровью солдат, которые бежали с поля боя.

Командиры Десятого отбирали людей, дотрагиваясь до плеча. Каждый, кого выбрали, слегка обмякал, словно не в силах поверить в избавление. Они выходили из строя и шагали вслед за центурионами, оставляя в шеренгах пустые места. Спасенные испытывали одновременно радость и унижение.

Время шло; Юлий вопросительно посмотрел на Октавиана и наткнулся на его внимательный взгляд. Молодой человек, казалось, окаменел от напряжения, а когда Юлий открыл рот, чтобы остановить центурионов, Октавиан умоляюще покачал головой. Юлий повернулся к шеренгам легионеров и ничего не сказал.

Солдаты, отобранные из Третьего, выходили и строились отдельно, рядом с Десятым легионом; скоро Юлий понял, что легионеры обратили приказ себе на пользу. Неизвестно, была ли это идея Октавиана; так или иначе, Юлию оставалось стоять и смотреть, как каждый воин Третьего, которого хлопнули по плечу, выходит из строя и занимает место позади Десятого легиона. В рядах Третьего оставалось все меньше солдат; люди поняли, что происходит, и лица их просветлели. Юлий по-прежнему чувствовал взгляд Октавиана. Он кивком подозвал его к себе, наклонился и тихо спросил:

— Ты чего добиваешься?

— Их жизни теперь принадлежат Десятому, — ответил Октавиан. — Прошу тебя, пусть будет так.

— Ты обманул меня, — упрекнул Юлий. — Хочешь отпустить виновных без наказания?