Юлий смотрел на семерых, собравшихся в шатре. Своими полководцами он гордился. Впереди тяжелые дни — так почему же теперь друзьям не пошутить и не посмеяться? Они обвели Помпея вокруг пальца и к тому же вынудили согласиться на перемирие в обмен на Диррахий. Командиры радовались этому удачному ходу гораздо больше, чем легионеры, которых лишили удовольствия разграбить город. Но солдаты по-прежнему благоговели перед своим командующим, и недовольный ропот быстро стих. Все ликовали — главного сражения до сих пор не было, а противник уже посрамлен.

— Позвольте мне отвлечь вас от чревоугодия. — Юлий побарабанил пальцами по столу, чтобы привлечь внимание пирующих. — Наши лазутчики принесли новость.

Он икнул, прикрывая рукой рот, и улыбнулся, вспомнив долгий и трудный марш к Диррахию. Боги опять милостивы. Юлий часто ругал себя за излишнюю самонадеянность, но последние события лишь доказали то, чему он всегда верил: боги любят его!

Дождавшись, пока взгляды обратятся на него, Юлий продолжил:

— Армия Помпея по-прежнему в Диррахии. Командующий направил все усилия на достройку своей стены — и это после того, как мы доказали, что проку от нее никакого.

Октавиан восторженно шлепнул Домиция по спине, и Юлий улыбнулся воодушевлению друзей.

— В самом городе у нас всего один человек, а Цецилий не смог до нас добраться. У нас есть только донесения лазутчиков. Наверное, прежде чем снова начать боевые действия, Помпей хочет сделать город совершенно неприступным. А может, он просто разучился воевать. Диктатор уже не тот. Когда я вспоминаю его сражения против Спартака, вижу, что Помпей совершенно переменился.

— Состарился, — вставил Регул.

Юлий обменялся с ним взглядами — Регул знал диктатора лучше, чем любой из них.

— Ему нет еще и шестидесяти, и я не знаю, с какой стати он занят исключительно обороной. Людей у Помпея в два раза больше, чем у меня, а он притаился в Диррахии и ничего не предпринимает — только строит стену, чтобы не пустить нас к себе.

— Боится нас, наверное, — заявил Октавиан, усердно расправляясь с солониной. — И правильно — недаром мы поводили его за нос через всю Грецию. И потом, благодаря твоему великодушию сенаторы получили своих жен и детей целыми и невредимыми. А ведь ты мог и сжечь этот Диррахий.

Юлий задумчиво кивнул:

— Я надеялся, что некоторые из легионов Помпея захотят перейти к нам. Я все для этого сделал, разве что не поехал туда сам, чтобы попросить их. И все же таких, кто готов отречься от Помпея и сената, пока совсем мало. На стенах города, сообщают лазутчики, выставлено восемьдесят голов — столько достойных воинов захотело перейти к нам, однако их поймали. Тем не менее кое-кому удалось добраться до нашего лагеря.

— Не помогут ему казни, — заметил Домиций. — Чем больше народу диктатор казнит за дезертирство, тем меньше будут его уважать. Мы-то вернули им Диррахий — ни один волосок не упал с головы жителей. Убивая своих, он льет воду на нашу мельницу.

— Надеюсь, что так. До сих пор к нам перешли очень немногие, — сказал Юлий. — Подобная преданность диктатору — весьма серьезное препятствие. — Он поднялся и начал мерить шагами шатер. — Численность противника не уменьшается, и, стало быть, мы ничего не добились, кроме небольшой передышки. Надолго ли нам хватит мяса и зерна? Помпею могут подвозить запасы морем, а нам приходится тащить их на себе. — Юлий покачал головой. — Хватит нам проявлять великодушие. Я пытался обойтись без кровопролития, но, видно, пришло время пойти на риск.

Юлий поднял пергамент с донесением лазутчиков и перечитал еще раз.

— Ради строительства стены Помпею пришлось разбросать легионы по округе. В самом дальнем месте укреплений стоят всего шесть когорт. Если я возьму хотя бы один легион, оставив здесь тяжелые орудия, я отрежу эти когорты от основных сил и таким образом ослаблю противника. И, что более важно, для привлечения его солдат на нашу сторону нам нужна серьезная победа. И тут мы сможем ее одержать.

Когда гости поняли, что дни выжидания и бездействия позади, настроение в шатре сразу изменилось. Яства были позабыты, полководцы смотрели на своего командующего, и от привычного возбуждения по спинам пробежал холодок.

— Я не собираюсь втягиваться в большое сражение, господа. Один быстрый удар — и тут же назад. Помнишь, Цирон, как мы бились с Митридатом на этой земле? Сделаем то же самое снова. Уничтожим противника и отступим, пока Помпей не успел бросить на нас основные силы.

Цезарь остановился, глядя на своих верных товарищей.

— Домиций, ты поведешь четыре когорты и атакуешь неприятеля с одной стороны, а я атакую с другой. На нашей стороне темнота и внезапность, так что все продлится недолго.

— Хорошо, господин, — сказал Домиций. — А хватит ли четырех когорт?

— Вместе с четырьмя моими — вполне. Чем меньше отряд, тем легче ему проскочить незаметно. А если нас будет больше, Помпей может узнать и успеет приготовиться. Тут важна скорость. Быстро доберемся туда под покровом темноты, сокрушим их и быстро исчезнем.

Юлий задумчиво потер лоб.

— Надеюсь, мы вынудим Помпея приступить к действиям. В таком случае нужно переместить все легионы к югу, туда, где лучше условия для обороны.

— А если он не двинется? — спросил Цирон.

— Значит, он совсем утратил мужество. Думаю, сенаторы попытаются найти ему замену среди греческих офицеров. Я снова начну переговоры. Любые действия, которые противник предпримет без Помпея, можно объявить незаконными. И тогда к нам захочет перейти гораздо больше народу.

Юлий поднял чашу с вином, приветствуя соратников.

— Ночь сегодня безлунная. Раз они не хотят идти, мы сами пойдем и сразимся с ними.

Строительству стены не было конца. Работы не прекращались даже темной зимней ночью: люди трудились посменно при дрожащем свете факелов. Лабиен слушал с вершины холма, как командиры отдают распоряжения, как перекликаются строители. Его легионеры пристраивали укрепления к стене вокруг Диррахия.

— Это безумие, — пробормотал он сквозь зубы.

И хотя Лабиен стоял на холме совершенно один, он оглянулся — не слыхал ли кто. Когда Помпей получил Диррахий обратно, Лабиен обнаружил, что тот почти утратил боевой дух. День за днем ему приходится наблюдать, как Помпей упускает возможность закончить войну. Столько сил тратится на строительство укреплений вокруг города, который уже не имеет никакого стратегического значения! В порт, правда, доставили кое-какие припасы, однако терять время на защиту небольшого клочка земли, пока Юлий бороздит Грецию вдоль и поперек, — все в Лабиене восставало против подобного безобразия. Даже себе он признавался с трудом, что Помпей боится. Болезнь ли тому причиной, столь тщательно, но тщетно скрываемая Помпеем, или просто ему изменило мужество? Лабиен не знал и не хотел знать. Так или иначе, величайшая армия, какую видела Греция за последние годы, развращалась от безделья или строила ненужные укрепления.