Одесса поднесла телефон ближе, хотя Блэквуд пятился от него, как от бешеной собаки.

– Чекпойнт «Чарли», – объявила Одесса. – Основной КПП между Восточным и Западным Берлином в период холодной войны. Снимок взят из архивов ФБР и датирован тысяча девятьсот шестьдесят четвертым годом.

Большим и указательным пальцем Одесса увеличила кадр с лицами присутствующих. Все мужчины улыбались, кроме одного. Она максимально увеличила изображение.

Блэквуд и бровью не повел.

– Это вы, – констатировала Одесса и загрузила второй снимок из почты. – А здесь у нас Уэйко, штат Техас. Тысяча девятьсот девяносто третий год, припоминаете?

Фотограф запечатлел наблюдательный пункт у заставы. Агенты ФБР сгрудились вокруг человека с огромным биноклем. Слева маячил знакомый силуэт в темном костюме.

– Снято перед штурмом «Ветви Давидовой»? – выпытывала Одесса.

Она увеличила фрагмент с Блэквудом. Мужчина рядом с ним не смотрел в камеру, однако под козырьком синей бейсболки угадывалась темная кожа.

– Агент Соломон собственной персоной.

Блэквуд наклонил голову, силясь уловить в голосе собеседницы самодовольные нотки.

– Подруга из ФБР, – пояснила она, встретив вопросительный взгляд Блэквуда. – Вам часто доводилось позировать в свою эпоху?

Она вывела на экран портрет времен Елизаветы: мужчина в черной мантии с высоким воротником застыл у конторки.

– Украденная нацистами картина. Обнаружена десять с лишним лет назад и передана на хранение в Национальную портретную галерею Лондона. – Одесса поднесла телефон к самому носу Блэквуда. – Поразительное сходство.

– Спасибо, – сухо поблагодарил тот.

– А вот такого я точно не ожидала. Оказывается, вы у нас диснеевский фанат. Полный отвал башки.

Одесса открыла следующий снимок: группа людей обступила цветочную клумбу в форме улыбающейся физиономии Микки-Мауса. Пролистав аниматоров в нелепых костюмах и молодого Рональда Рейгана, Одесса увеличила кадр с Уолтом Диснеем за микрофонной стойкой. Позади него виднелась сухопарая фигура в темном костюме. Человек не улыбался, но зато единственный из толпы смотрел в камеру.

– Семнадцатое июня тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Представляю, с каким трудом вы добыли билет.

– Развлекаетесь, агент Хардвик?

– Какое там. Скорее, пытаюсь не поддаваться панике, хотя очень хочется. Снимки подлинные, не фотошоп.

– Подлинные, не спорю.

– Уверена, это лишь верхушка айсберга. Жалкие крохи, найденные исключительно по ошибке. Ведь кто, кроме агента Соломона, мог промаркировать эти фото?

– Думаю, никто.

Экран телефона погас.

– Я отдала чашку – ту, из которой вы пили у меня дома, – на экспертизу. К чашке никто не прикасался, ее не мыли. Поверьте, я умею обращаться с уликами. Объясните, почему на ней не обнаружили ваших отпечатков?

Блэквуд пожал плечами.

– Они исчезли, испарились?

Блэквуд растопырил пальцы – самые обыкновенные, с дактилоскопическим узором, – и демонстративно прищелкнул:

– Судите сами, все на месте.

– Вы владеете недвижимостью по всему миру. Это только официальные данные, без учета неоцифрованных ордеров и международных транзакций, совершенных до одиннадцатого сентября. У вас огромные активы и состояние, хотя точную сумму установить не удалось, поскольку львиная доля имущества записана на подставных лиц и фирмы-однодневки, а многие города и населенные пункты успели сменить названия. Но даже по имеющимся сведениям, вы очень богатый человек.

Блэквуд с самым безмятежным видом кивнул.

Одесса разблокировала телефон:

– Взгляните. Лотарингия, тысяча девятьсот четырнадцатый год.

Из окопа в объектив смотрели изнуренные солдаты времен Первой мировой. На заднем плане англичанин в темном костюме подносил чашку к губам.

– Помню тот чай. Мерзкое пойло, – сообщил Блэквуд.

Одесса решила, что с нее довольно, и спрятала телефон.

– Бьюсь об заклад, ваша физиономия присутствует на всех снимках и портретах, запечатлевших поворотные моменты в истории за последние четыре с половиной сотни лет. Неужели везде требовалось вмешательство оккультного детектива?

– Вы очень удивитесь.

Одесса молча всматривалась в собеседника. Вроде бы самый обычный человек. И вместе с тем далеко не обычный.

– Вы любите чай. А пищу употребляете?

– Когда проголодаюсь – конечно.

– Где вы спите?

– В кровати.

– Откуда у вас столько денег?

– Вам знакомо понятие «сложный процент»?

Одесса кивнула. Логичное объяснение.

– Получается, вы… бессмертный?

– Надеюсь, что нет.

– Вы хотите умереть?

Блэквуд отвернулся к окну.

– Вам можно причинить боль? Ранить? – продолжала выспрашивать Одесса. – Где ваши шрамы, увечья? Разве они не накопились за четыреста пятьдесят лет?

– Разумеется, я чувствую боль. Насчет ран вопрос не совсем корректен. Я ведь оккультный детектив, а не стрелок.

– Но убить вас нельзя.

Блэквуд вздохнул:

– Пожалуй, ваш черед рассказать о себе.

– Обо мне? Шутите? Ладно, дайте подумать. В скрэббл играю неважнецки…

– Расскажите о своем отце, – перебил Блэквуд.

– Зачем?

– Та женщина из лавки, гадалка… Она спрашивала, не хотите ли вы узнать о нем.

– Если помните, я отказалась, – ощетинилась Одесса.

– Вы не желали слышать о нем из ее уст, и только.

– Откуда такой интерес?

– Мне нужно понимать ваши слабые стороны. Болевые точки. Слабостями так легко воспользоваться.

– Кому? Пустотам?

– Любому злобному разрушительному демону. Таков их принцип действия. И главный источник наслаждения.

Тряхнув головой, Одесса опустилась в мягкое кресло у безмолвного телевизора.

– Я давно обратила слабость в силу.

– Серьезно?

Блэквуд явно дразнил ее. Впрочем, какая разница. Внутренний голос подсказывал: ему можно доверять.

– Отец был адвокатом в маленьком городке, где я выросла. Его контора располагалась по соседству с библиотекой в отреставрированном здании бывшей фермы. Он вел семейные дела, знаете, как врач. К моему приходу на столе в вазочке всегда лежали ириски. При нем состояла секретарша Полли, древняя старушенция. Сколько себя помню, Полли всегда сидела в приемной. Я была самой младшей, последним ребенком, и очень тянулась к отцу, а он ко мне.