Юхан еще раз воздал молитву и, опасливо оглядевшись, свернул на боковую улицу – обойти церковь, чтоб выйти к рынку с другой стороны. Стоял чудесный летний денек – солнечный, светлый, тихий. Легкий ветерок лениво тащил по небу редкие белые облака, гнал по реке белые барашки, такие же, как на далеком озере Меларен. Или океанские волны! И стремительный корабль «Добрая Марта», и бессильно повисшие паруса, а рядом – королевские галионы. И трупы, висельники на мачтах! И мерзкая улыбающаяся рожа Кровавого Свена. Нет, нет! Прочь! Не время сейчас для подобных воспоминаний. Юхан тщательно осмотрелся вокруг – нет, никого из знакомых не было. Дай Бог, чтоб показалось, помоги, Святая дева!

Вот она, книжная лавка. И тот самый старик, как его? Ку-зе-мма! Что-что? Есть такая книжица! И желают продать? Слава тебе… Где, где же искать продавцов? Береговая улица, постоялый двор… Конечно, знаю! Спасибо, добрый старик, пусть пребудет с тобой торговое счастье. Итак, Береговая. Кажется, это к реке. Ну да, к реке. Береговая – это ведь от слова «берег», а берег – это… Вот, кажется, и постоялый двор…

– Ну, здравствуй, Юхан!

Что? Кто? Значит, не показалось!

– Поговорим?

– Нам… нам не о чем разговаривать, гере Сно…

– Молчать! Не смей называть мое имя. Отойдем. Вон туда, к кустам.

– Я не…

Острое жало стилета уперлось в бок Юхана. Что ж, делать нечего, придется идти – ему ли не знать, как владеет оружием Кровавый Свен! Он не убил сразу… Это радует. Значит, может быть, он, Юхан, еще зачем-то нужен…

– Рассказывай!

– О чем, гере…

– Почему ты здесь? Только не говори, что тебя преследуют тени преданных тобой моряков! Да, они были пираты, но все же, наверное, и у них были души… отправившиеся прямо в ад именно с твоей помощью, Белобрысый Юхан!

– Нет-нет, это не так!

– Так, и ты прекрасно это знаешь. Говори, зачем следил за мной!

– Я не…

– Только не лги. Ты же знаешь, как я умею убивать. Ну? Ну же?

– Я… я приехал по торговым делам и…

– Прощай, Юхан!

– Нет, не надо, не убивай! Я скажу все, клянусь Святой девой!

– Святой девой? Ах, ну да, ты же у нас католик. Говори!

– Видишь ли, мой наниматель и дальний родич, Карл Нильсен…

– Да знаю я старика Нильсена. Забыл – мы же ходили когда-то на одном корабле? Короче!

Короче, не на шутку испуганный Юхан рассказал все! Впрочем, это его не спасло. Удар стилета был быстр и силен.

Раз!

И словно сверкнула молния.

И в глазах вспыхнул последний луч солнца.

И крутой берег реки вдруг оказался близко-близко, и черные воды…

И всплеск.

Напиваться допьяна каждый день всю неделю у них дело весьма обыкновенное.

Дж. Флетчер. О государстве русском

Июнь 1603 г. Тихвинский посад

– Умм! – увидав Митьку, воскликнула Гунявая Мулька, заулыбалась, видать, и вправду рада была видеть отрока. Митрий улыбнулся в ответ, шапку сняв, поздоровался:

– Счастия тебе, Муля.

Мулька в ответ что-то замычала, закивала, затрясла головою. Хорошая девка, на Митькин взгляд – и красивая, и добрая, только вот от рождения немая, говорить не может, все мычит что-то по-своему, гунявит, ну и до мужеска полу страстная – за что бабка Свекачиха ее и не гнала, держала, хоть и большинству ходоков посадских не очень-то глянулась девка – тоща больно, ухватиться не за что. А Митьке вот казалось, что не тоща, а в самый раз. Вообще, он Мульку стеснялся, конфузился – а той, видно, это нравилось, как увидит Митрия, так бежит со всех ног да, ровно бы невзначай, прижмется, по голове, по плечам погладит – отрока от таких ласк в жар бросало. А Мульке веселуха, знай себе улыбается! На бабкином дворе ее не обижали, но и не очень жаловали, окромя Мульки были и еще девки – Матрена, Христина, Фекла – все в теле, грудастые, задастые, объемистые, они-то и завлекали главных гостей, а уж Мулька так, сбоку припека, коза тощая. Потому и дешевле стоила. Онисим Жила, когда деньга вдруг заводилась, сразу к Мульке и бежал, хотя, черт, все ж таки посматривал на остальных дев – грудастых – да вздыхал тяжело. Ясно было – коли б не жадность, так, конечно, лучше б завалился с Матреной или Феклою, а так… Одно слово – Жила.

Девки Мульку гоняли – то в подклеть сбегай за квасом, то в баньку за теплой водицей, то волоса расчеши гребнем. Мулька все выполняла честно: и за квасом бегала, и в баньку, и волосы девкам чесала. Улыбалась. Ан, нет-нет, да и вздыхала тяжко – это ж надо, какую красу господь Матренке с Христинкой да Феклой дал! Все при всем, дородные все, белокожие, не то что она – смугла, тоща, как веник, аж косточки под кожей прощупываются.

– Ну, хватит чесать, – махнув рукой, лениво молвила Фекла. – Теперь косу заплети, да потолще. Ух! Чего волос дергаешь, козища гунявая?

Не со зла дернула Мулька, нечаянно, а Фекла ка-ак треснет ладонищей по щеке, лениво так, словно надоедливую муху согнала. Мулька и с ног долой! Ну, ничего, поднялась и с улыбкою вышла. Остановилась у крыльца, набежавшую слезу рукавом вытерла – тут как раз и Митька явился, с Онисимом. Ну, Онисим-то девке ни к чему – плохой парень, жадный и злой, вот Митрий – совсем другое дело: по всему видать, добрый, смешной, конфузливый, да и лицом пригож – Мульке нравился.

– Гы-ы, – потрепав отрока по плечу, разулыбалась Мулька, показала жестом, будто пьет, за собой потянула, мол, пойдем, угощу сбитнем.

– Иди-иди, – похабно ухмыльнулся Онисим. – Как раз свое пуло потратишь.

Пуло – монетку медную – Митька к сегодняшнему вечеру заработал, когда дневную добычу на всех делили. Поначалу, после ограбления судебного старца, дела плохо шли – старцевы оружные люди по всему рынку шныряли, пришлось затаиться почти до обедни, а уж потом, к полудню ближе, пошли всей ватагой к кабаку, что на Кабанова улице, пьяниц-питухов щипать. Ничего, медях нащипали. Сказать честно, Митрия от такой жизни мутило – не так он представлял себе служенье Отечеству, совсем не так. А Иванко все наставлял – мол, понравься бабке или кому-нибудь на ее усадьбе влиятельному, стань своим человеком, тогда и будешь все, что в веселой избе творится, знать – глядишь, и к Узкоглазову потянется ниточка и, может быть, еще кой к кому. В общем, «полови рыбку в мутной водице, может, что и вытянешь» – Митрий это так понимал. Действовал, конечно, как мог, старался, только если кому и стал своим человеком, так только Гунявой Мульке. Нечего сказать, нашел влиятельную. Правда, и не искал – Мулька сама к нему вязалась. Ну хоть что-то… Вот и сейчас позвала сбитень пить. Пойти, что ли? Почему нет? Пить и в самом деле хотелось, день-то жаркий выдался.

Митька обернулся – Онисим уже поднимался по крыльцу, на доклад к бабке или, скорей, к Федьке Блину, – вот бы с кем скорешиться для дела. Уж Федька-то наверняка в курсе всех бабкиных дел, не то что Гунявая Мулька. Хотя и та может что-то знать, вот только жаль, сказать ничего не может… Впрочем, как это не может? Митрий задумался. Ведь не дура же она, далеко не дура. Ну и что с того, что говорить не может, да и грамоту вряд ли ведает? Можно ведь и другие способы для общения отыскать. Ай, молодец Митрий, верно размыслил!