– А я встану. Посижу. Кофе попью. Покурю. Пусть до конца все выветрится. А то сон какой-то странный приснился.

Артур позвонил мне в четвертом часу дня, когда мы уже успели все на всякий случай проговорить и бурно помириться. Потом я сбегал за горячим кофе с круассанами в пекарню в дворе, и мы помирились еще раз.

Тем не менее внутри меня словно что-то саднило, а сам я крючился, пытаясь хоть как-то скомпенсировать это чувство.

Мой наставник был лаконичен:

– Встречаемся через два часа в ресторане «Хинкальная на Неве». Их два, я имею ввиду тот, который на Суворовском. Там все и расскажешь. Пока, увидимся.

Положив телефон, я задумался о том, что хотел бы спросить.

Список формировался внушительный.

Я шел по Суворовскому, увидел Артура через стеклянную витрину ресторана и почему-то сделал шаг назад. Мне показалось, что сейчас произойдет что-то невероятно важное.

Артур сидел на диване, развалившись, как будто у себя дома. Мимо него, видимо из уборной, прошел какой-то гламурный тип, разодетый в дорогущие кашемировые вещи, поправляя модный шарфик. Лакированные ботинки блестели так, словно его занесли на руках в это заведение. Тип зыркнул пренебрежительно на Артура. В ответ получил спокойный и теплый взгляд. Тип собирался что-то сказать, но вдруг ссутулился и обмяк. Прошел дальше, оглянулся воровато через плечо. Поправил осанку, подернулся, поднял нос. Вышел из ресторана и засеменил к своему BMW Х6 с лицом обиженного ребенка.

Я сам себя поправил: «Нет, Артур не „как будто дома“. Он действительно дома. Он дома везде в этом мире».

У столика я оказался в тот момент, когда принесли поднос с хинкали. Артур взял самую аппетитную, откусил. Протянул запястье для рукопожатия, указал рукой на гору из этих дымящихся огромных пельменей, мол, давай, присоединяйся.

Ели молча, пачкаясь соком, стекающим по рукам, мычали официанту, подливающему ароматный грузинский чай. Я жег язык, губы, но все равно продолжал жадно, кусками глотать это блюдо, сам не понимая, почему такой голодный.

Закончили, сполоснули руки в поднесенной миске, вытерлись тряпичными салфетками. Уже более степенно отхлебнули чаю, закусили умопомрачительной чурчхелой.

Артур сказал, улыбаясь:

– Сначала физиология, потом психология. Ну что, жизнь улучшилась?

– Не то слово. На порядок! – ответил я, силясь достать зубочисткой застрявшую прожилку.

– Но вопросы все же у тебя есть.

– Я думаю, что они будут у меня всегда.

– Верно. А у меня всегда будут ответы. Начинай.

Я покрутил салфетку, собираясь с мыслями.

– Мне приснился сон о том, что я пытался покончить с собой, но меня спас ангел, – сказал я и выжидательно посмотрел на Артура. Никакой реакции не последовало, поэтому мне пришлось продолжать. – Вот у меня и вопрос, что за хрень была?

Артур развел руками.

– Чтобы понять, что это за хрень, надо понять, что такое сны.

– Точно. Это что-то вроде послания из моего подсознания?

Кивок.

– Верно, они.

– Так мне нужно остерегаться крыш или я в будущем соберусь покончить с собой?

– А вот теперь совсем холодно. Сны – это послания, но то, что там происходит, – абсолютно не важно. Ты там можешь хоть с пришельцами бороться, хоть в котле вариться.

Я растерялся.

– Подожди, так в чем тогда заключаются послания?

– В твоих чувствах. Подсознание во время снов пытается перепрожить что-то.

Усмехнувшись, я спросил:

– А чтобы это перепрожить, мне нужно будет пройти сеансы психотерапии длиной в пару-тройку лет.

Артур пожал плечами.

– Ни к чему, я сейчас тебе это уберу за две минуты.

Ни секунды не сомневаясь, я перевел телефон в авиарежим.

– Скажи мне, какое главное чувство было в этом сне?

– Тревога, – сказал я, прислушиваясь к себе, и положил руку на грудь.

– А эта тревога находится внутри или снаружи тебя?

– Снаружи. Как будто меня сжимают огромные железные тиски.

– Ого! Здорово, – Артур произнес эти эмоциональные слова абсолютно сухо. – А можешь ли ты принять эти тиски? То есть сказать им: «Это мое. Это я тебя сделал. Можешь быть со мной столько, сколько нужно», или что-то мешает тебе это сделать?

Я замер, задумался.

– Мешает. Словно какой-то голос говорит: «Нет-нет, не делай этого!»

– А чей голос? Посмотри, пожалуйста, кто это говорит.

– Маленький мальчик. Ему лет пять.

– Скажи, а что этому мальчику нужно больше всего на свете?

– Любви, – сказал я, и мой голос дрогнул.

– Дай ему ее. Приди к нему ты, взрослый, и дай.

В воображении я подхватил этого мальчика, прижал к себе. Погладил по светленьким волосам. Посадил на колени. Сказал о том, что у него все будет хорошо, что он нужный и любимый, что я его не оставлю.

Это происходило в воображении. В реальности же у меня текли слезы, невыносимо щипало в горле и носу, но дышать становилось легче с каждой секундой. Отстраненно отметил – все происходит в публичном месте, но меня это совершенно не волнует.

Артур задал следующий вопрос.

– Когда мальчик получил то, что ему нужно, можешь ли ты принять эти тиски?

– Да, теперь могу.

– Тогда прими.

Я сказал им требуемые слова. Давление на меня стало чуть меньше. Артур кивнул, видя, что у меня получилось.

– Теперь скажи, можно ли тебе их отпустить? Разрешаешь ли ты себе это?

– Да, – ответил я однозначно.

– Хорошо. Тогда увидь, что они уходят. Расскажи, как это происходит.

Я посмотрел как будто за соседний столик, а на самом деле – вглубь себя.

– Они разжимаются и падают вниз, куда-то очень далеко, и одновременно растворяются.

– Отлично. Теперь, когда их нет, что ты чувствуешь и где?

– Чувствую свободу там же, в районе груди.

Артур уточнил:

– На что похоже это ощущение свободы?

– На теплый морской ветер. Он дует. И дует. И дует. Бесконечно. Все время. Мне хорошо от него.

– Оставляем? – с теплой улыбкой спросил меня Артур.

– Обязательно.

Артур глянул на часы.