Река течет в сердце гуру. Река, горькая, как желчь.

Нарушение самоконтроля? Система внутренней тревоги, которую он проглядел, будучи занят аккумуляторами лучевиков? Автономный источник питания? Ларгитасец, успевший включить тревогу? Нет, вздрагивает Горакша-натх. Это все следствия, не причины. Иллюзия тварного мира, затуманившая мой разум. Я совершил ошибку гораздо раньше. Дни, месяцы, годы назад. Я отринул истинную дхарму ордена натхов. Дхарма – не путь, дхарма – выбор пути, и я выбрал дорогу мошенника и шарлатана. Ничтожество, ты пошел на поводу у низменных страстей! Раздавать серьги недостойным? Манипулировать глупцами? Гордецами? Плести интриги? Купаться в отхожей яме политики? Отправлять людей на смерть? Участвовать в сражениях – сколь бы благородна ни была цель битвы?

Река течет в сердце гуру. Река, ядовитая, как желчь.

Двенадцать секунд под шелухой – вечность. Горя в пламени, которое сам и разжег, Горакша-натх (какой я теперь натх?!) ест себя поедом. Выносит приговор: девяносто девять рождений трупным червем. Очистишь ли карму меньшим наказанием? Бросается из крайности в крайность: нынешнее самоуничижение под стать недавней гордыне. Заново переживает смерть за смертью: солдаты-ларги, воины-маруты из отряда субедара. Недаром второе имя Антаки, адского князя, – Яма, то есть Близнец! Это смерти-близнецы: их не различить, кто бы ни умирал. Вспышка, игла, ожог, исчезновение. Энергет или техноложец, брамайн или ларгитасец – в смерти ни для кого нет различий.

Йогин дрожит. Йогин плачет.

Назад дороги нет. Возвращаться поздно. Сворачивать некуда. Край пропасти? Падай. Сбился с пути? Иди до конца. Бреди. Ползи. А что тебе остается, червь?

– Оm·kār ādināthāya namah․ …

Сознание очищается. Мокрый плащ слетает с плеч, солнце согревает озябший разум. Гуру не знает, где прячут Натху: в малом теле аура мальчика ничем не выделяется. Остается надеяться, что юный велет где-то рядом. Надеяться, потому что в подземелье кипит битва и людям Марвари приходится туго. Ларгитасцы утратили облик призраков. Солдат с ног до головы покрывают бинты, мерцающие гнилостным светом, – силовое поле. Бинты превращают солдат в мумии, восставшие из саркофагов. Раскручивая пращи, мумии мечут камни в ореоле белого пламени – шаровые молнии. В числе защитников бункера – демон женского пола, могучая ракшаси в облике жабы, и факир в пестрой одежде, с дудкой в руках. Заклинатель змей, предполагает гуру. Один вид факира вызывает у йогина содрогание, память о мокром плаще. Дудка исторгает острые диссонансы. Ее звуки болезненной резью отдаются у гуру в мозгу. Хочется сесть и закачаться, подобно кобре, вынырнувшей из корзины.

Нет, не факир. Телепат Ларгитаса, будь он проклят.

Как и жаба.

– Оm·kār ādināthāya namah․ …

Горакша-натх торопливо шарит вокруг, напрягая ауру до предела. Факир – иллюзия. Жаба – иллюзия. Разумы телепатов, как их видно под шелухой. Разумы здесь, в пылу битвы. Где тела? Враги мои, где ваши физические тела?! Факир далеко, кажется, этажом ниже. Ракшаси? Жаба близко, она рядом, рукой подать. Ага, за дверью. Мгновенным усилием йогин снимает блокировку с двери, распахивает ее мощным толчком автоматики. Умница Марвари начеку – он оборачивается, смотрит на дверной проем, поднимает убийственную ваджру.

Лик Агни пылает на доспехе субедара.

Рядом с Марвари вспухает болотный пузырь. Лопается, исторгает из себя обезьяну. Ловкая, быстрая, с собачьей головой, обезьяна скалит острые клыки. Прыжок, и зверь повисает на плечах Марвари, словно голодный самец-бабуин на детеныше антилопы. Металл наплечников лопается под напором хищных челюстей. Хлещет кровь, кипящая от чувств, мыслей, переживаний, но наземь падают разве что редкие капли.

Обезьяна пьет, давится, глотает.

Asra-pa[7], беззвучно кричит гуру. Asra-pa! Аура йогина содрогается, тонкие каналы забиваются грязью ужаса и дурных помыслов. Глупец, хрипит кто-то в самое ухо. Наивный глупец! Ты полагал, что отринул страсти? Что останешься равнодушным даже при виде осквернения храма? Может, и так. Но справишься ли ты с этим: аватара Марути Озорника в облике демона-кровопийцы?!

Течет река, грязная, как кощунство. Кто тонет в этой реке?

Я, отвечает Горакша-натх.

VII

– Натху!

Гюнтер обомлел.

– Натху, стой! Назад!

Мальчик не слышал. Не слушал. Не слушался.

– Вернись в детскую!

Гюнтер кричал, из последних сил напрягая рассудок. Будь он в физическом теле, сорвал бы связки. Окаменела Линда, уставясь на обезьяну-кровопийцу. Комиссар Рюйсдал спокойно приняла бы появление Натху под шелухой, случись это в открытом космосе. Все антисы в большом теле, уходя в волну, частично погружаются в галлюцинаторный комплекс, в этом нет ничего экстраординарного. Но вторичный эффект Вейса застиг ребенка в малом теле, на Ларгитасе. О чем это говорило комиссарше, менталу высшей квалификации, высокопоставленной сотруднице Т-безопасности?

О том, что Гюнтер знал и раньше, знал и скрывал.

– Натху! Вон отсюда!

Понял, вопил Натху во всю глотку, верней, во всю мощь своего разума. Понял! Не боюсь! Похоже, его зациклило на этих словах – последних, какие слышал от сына Гюнтер, прежде чем ввязаться в свалку.

Пройди малыш обучение, которым могли похвастаться кавалер Сандерсон и комиссар Рюйсдал, он нашел бы сотню иных способов совладать с брамайном. К несчастью, учился Натху не в специнтернате «Лебедь», у опытнейших преподавателей, а в открытом космосе, у стаи хищных флуктуаций, и действовал он, как волновой хищник, застигший лакомую добычу врасплох. Рихард Шпрее, капитан несчастной «Вероники», подтвердил бы, что это правда, останься в капитане хоть капля здравого смысла, чтобы подтвердить что-нибудь. Угодив в когти маленького обжоры, брамайн истекал всем, что чувствовал, испытывал, переживал, от ярости до любви к Родине. Вряд ли сейчас он был способен к боевым действиям. Любой волевой посыл без промедления выхлестывал наружу, превращаясь в пищу, удваивавшую силы агрессора.

Гюнтер уже готов был кинуться вперед, ухватить сына за шкирку, оторвать от жертвы, но вовремя вспомнил, что бывает, когда старший, более опытный ментал силой разрывает контакт пси-донора и реципиента. Учитывая специфику Натху, последствия грозили двоим, слившимся в одно, обширным кровоизлиянием в мозг.

– Прекрати!

Кабинет Тирана, вспомнил Гюнтер. Ну да, конечно. Дверь открылась в кабинет Тирана, я уже бывал тут, ошибка исключена. Линда там; вернее, Линда здесь. В кабинете находится ее тело: обмякшее, не способное к сопротивлению. Комиссар Рюйсдал, вы должны моему сыну – опоздай он на жалкую долю секунды, и брамайн пристрелил бы вас без сожаления.