— Ну, тогда монахи, и еще жрецы вашего бога?

Феофанос тяжело вздохнул. Эта тема его не радовала.

— Хаос, печаль… — негромко сказал он. — Они ошиблись, как же они ошиблись. То есть — мы ошиблись. Да, поражение за поражением, империя гибнет, но… Не надо было загонять людей в могилу при жизни, делать всех и каждого монахами в миру. Не ходить на ипподром, не мыться, не видеть представлений, поститься двести дней в году, жить строго и ждать ухода в иной мир: да кто такое выдержит? Мы перестарались. Вот и получили — великого Лео и его сына Константина, которые вернули людям радость и — конечно, начали побеждать. А моим бывшим собратьям теперь даже нельзя изобразить лик бога на стене храма, не говоря уж о всем остальном.

Я вспомнил Аркадиуса и женщину с младенцем на стене Юстинианы, улыбнулся. Кажется, не так просто запретить это изображать, каким бы ты ни был императором.

— А потом, господин Маниах, хотя монахи ходят из монастыря в монастырь, но игумен скажет, и они останутся в келье на год. И ведь, если ты монах, надо хоть что-то понимать, петь молитвы, читать книги… Нет, я бы сказал, что удобнее открыть гостиницу или даже гетерию. Вот это иностранцы могут. У тех, кто держит гостиницы, тоже есть своя система, но в нее проще вступить, и ведь постояльцы — кто угодно, каждый день…

— Так, это я и сам уже знаю, — осторожно сказал я. — Еще. Кем еще можно стать, чтобы быть совершенно свободным, говорить с любыми людьми, хоть с сенаторами и протоспафариусами, да, кстати, и не очень нуждаться в деньгах?

Наконец он это произнес:

— Актеры. Но этим бывает сложно получить разрешение на выступление. И надо быть хорошими актерами. А лучше всего — волшебники, господин Маниах. Знахари. Колдуны. Потому что их боятся, как меня. И не трогают без крайней нужды.

Ну, вот. Он угадал в обоих случаях. Но меня интересовал только второй. Насчет актеров мне и так уже было все понятно, так же как насчет владельцев гостиниц. Хашим догадался обо всем этом гораздо раньше.

Я ощупал твердый предмет, висящий у меня на шее.

— Не прогуляться ли нам к лучшим из них? Я имею в виду колдунов, конечно. Причем прямо сейчас.

Феофанос пожал плечами: я хорошо ему платил. Можно и прогуляться.

По дороге мы, к его неудовольствию, отсеяли лишнее. Большая часть волшебников лечила людей, к ним он меня и тащил, и я еле остановил Феофаноса, который, как все местные жители, в больничный приют пошел бы в последнюю очередь — разве что если бы собрался умирать. Он говорил и говорил, таща свой пахучий мешок в деликатно отставленной руке, говорил о целительных амулетах, о редких травах и странных заклинаниях… Но мне было нужно нечто другое.

А в городе, через который мы шли, поднимаясь по камням в гору от гавани, что-то происходило. Город ощущался как-то по-другому. Вином пахло сильнее обычного. Одежды были необычайно ярки — что, разве сегодня воскресенье?

Люди сходились группами, смеялись. И — звучала музыка, повсюду. Вот на перекрестке у форума Быка женщина с арфой встретилась с подругой, та стояла, подняв к губам сразу две флейты. Ту-ту-ту-ту-ту, сыграла она. Арфа ответила неуверенным аккордом, и хозяйка начала ее настраивать.

— Расскажу странную историю, господин Маниах, — сказал Феофанос, с любопытством заглядывая мне в лицо. — Появилась новая песня. Ее, говорят, сочинила какая-то знаменитая актриса, хотя кто же их там разберет. Песня вроде бы про императора. Защитника, воина и победителя. Про то, что на каждого страшного волка найдется свой охотник. Но есть слухи, что на самом деле это не про волка, а дракона, что песня не про императора, а про какого-то иноземца, который повел невооруженную кавалькаду через страшный лес к логову дракона — и тот улетел в страхе. Причем история будто бы настоящая. И я подумал, а что если вы знаете этого иностранца?

— И ее поют на форумах? — странно дрогнувшим голосом спросил я.

Феофанос, не дождавшийся другого ответа, разочарованно пожал плечами, пробормотав: «пока не слышал».

О королева королев, песня песней и великолепие из великолепий, город имперский, город укрепленный, город великих властителей! Значит, теперь и здесь, как в Самарканде, будут петь песню про безымянного героя.

Который в данный момент идет сквозь странно взволнованную толпу на Меси и думает о том, не отстанет ли охрана, и не бросится ли из-за угла человек с кинжалом.

Феофанос привел меня в итоге в очень дрянной квартал, где дома в целых три этажа лепились к склону холма. Жить на верхнем — значит бояться, что конструкция когда-нибудь сползет вниз, а если затрясется земля — сползет уже точно. Жить на нижнем — значит стараться не думать, что это за жидкость льется на голову из щелей потолка: соседи сверху вполне могут держать там, например, поросят.

Не очень мытая и не идеально пахнущая женщина из непонятного народа, которая с неохотой приняла нас с Феофаносом на втором этаже этого сомнительного строения, поначалу отнеслась к нам несерьезно — попыталась рассказать о новом и модном целителе, Александре Трайльском, который написал «Книгу лихорадок» и особенно «Письмо о кишечных червях». Это мне было бесспорно интересно, но пришлось ее прервать:

— Ко мне приходит демон с сожженным лицом. Что делать?

Она вздрогнула и внимательно на меня посмотрела. Она что-то знала, слышала, это было бесспорно. Потому что главным и настоящим ее искусством оказалась теургия — искусство вызывать древних духов, запрещенное здешними жрецами. Впрочем, их запреты сейчас мало кого волновали.

И очень не сразу — ценой не менее двух золотых номисм — я узнал удивительные вещи. То есть слишком много вещей, но в том числе — что в городе недавно появилась целая школа, чья специальность — женщина-демон по имени Гилоу. Одним напуганным и восторженным поклонникам этой школы было нужно заставить Гилоу уйти обратно в подземный мир. Другим — наоборот, вызвать ее оттуда.

Так. Что-то очень знакомое. Близко, оно близко.

Теургиня, посматривая на меня, начала долгую речь о том, как по облакам предсказывают войну, или что демона Асмодея можно обратить в бегство, сжигая рыбью печень. Так говорится в завещании великого Соломона, и если бы удалось разыскать его перстень с печатью, с помощью которого Соломон мог держать в неподвижности всех духов земли и неба, мужских и женских… А еще помогают запрещенные изображения бога, которые продаются за небольшую сумму… Амулеты, само собой…

А, вот это уже лучше. Я снял с шеи амулет. Тот самый, вышвырнутый на моих глазах Зои — вышвырнутый с ненавистью и отчаянием, и незаметно подобранный мной. Тот, что был обтянут засохшей подозрительной кожей.

— Ого! — сказала теургиня.

Я услышал далее, что Демон с сожженным лицом не очень любит этот амулет, и что дела мои поэтому улучшаются. Но это было не совсем то, что мне требовалось. Мои вопросы были на самом деле просты: настоящая ли это вещь, или подделка. Главное же — кто и где продает, или раздает, эти штуки. Можно ли их купить, например, на любой улице.