— Отпусти меня! — крикнула она, ненавидя панические нот­ки в собственном голосе.

— Отпусти ее, — добавил Уилл. Голос был жестким. Он не просил. Он приказывал. — Немедленно.

Маркуса, похоже, это позабавило.

—Тебе следует смотреть куда идешь, Ронни.

— Немедленно! — гневно потребовал Уилл.

— Полегче, богатенький Ричи! Она врезалась в меня... я прос­то не дал ей упасть. И кстати, как поживает Скотт? По-прежне­му забавляется бутылочными ракетами?

К изумлению Ронни, Уилл застыл на месте. Маркус перевел взгляд на нее и еще раз сильно стиснул, прежде чем разжать руки. Ронни поспешно отступила. Блейз с беззаботной ухмылкой не­медленно зажгла огненный мяч.

— Я рад, что не дал тебе споткнуться, — добавил Маркус. — Не годится показываться в суде с синяком под глазом. Тебя, ка­жется, на вторник вызвали? Смотри, судья посчитает тебя не только воровкой, но и хулиганкой!

Ронни могла только молча смотреть на него, пока он не от­вернулся. Когда они уходили, Блейз швырнула ему огненный мяч, который тот легко поймал и снова бросил ей.

Сидевший на дюне Уилл безмолвно слушал Ронни. Та честно рассказала обо всем, что произошло со дня ее приезда, включая события в музыкальном магазине. Девушка нервно ломала руки.

— Вот и все. Да, когда-то я воровала в магазинах, но, честно говоря, сама не знаю зачем. Все эти вещи были мне не нужны. Я делала это, потому что так поступали мои друзья. Когда дело до­шло до суда, я призналась во всем, зная, что была не права и что больше никогда не буду воровать. Я и не воровала. Ни в Нью-Йорке, ни здесь. Но если хозяйка магазина не откажется от об­винений или Блейз не признается, что подставила меня, я не только окажусь в беде. Страшно представить, что меня ждет дома! Конечно, это звучит неправдоподобно, и я уверена, что ты мне не веришь, но клянусь, что не лгу.

Он накрыл ее сцепленные руки ладонью.

— Я тебе верю. И в Маркусе меня уже ничто не может уди­вить. Он с самого детства ненормален. Моя сестра училась с ним в одном классе и рассказывала, что учительница однажды нашла мертвую крысу в ящике стола. Все, даже директор школы, зна­ли, кто это сделал, но ничего не могли доказать. Он по-прежне­му выкидывает подобные трюки, но теперь грязные дела пору­чает Лансу и Тедди. Я слышал о нем крайне неприятные вещи. Но Галадриель... когда-то она была очень милой и доброй девоч­кой. Не пойму, что с ней происходит. Когда ее родители разве­лись, она, как я слышал, тяжело это восприняла. Не знаю, что она находит в Маркусе и почему так упорно стремится разру­шить собственную жизнь. Мне всегда было очень ее жаль, но то, что она сделала с тобой, подло.

Ронни вдруг почувствовала навалившуюся усталость.

— На следующей неделе мне нужно идти в суд.

— Хочешь, я тоже приду?

— Нет. Не желаю, чтобы ты видел меня стоящей передсудьей.

— Это не важно...

— Особенно если твоя ма узнает? Я и так ей не нравлюсь.

— Почему ты так считаешь?

«Потому что я видела, как она на меня смотрела».

— Просто чувствую, — ответила она.

— Все это чувствуют, когда впервые ее видят, — заверил он. — Как я уже сказал, когда вы получше узнаете друг друга, она не­много оттает.

Но Ронни отнюдь не была в этом уверена.

Солнце за ее спиной опускалось в океан, окрашивая небо в яркие оттенки оранжевого.

— Что произошло между Скоттом и Маркусом? — спросила она неожиданно.

Уилл на мгновение застыл.

— Ты о чем?

— Помнишь ту ночь на фестивале? После своего шоу Мар­кус был так возбужден чем-то, что я старалась держаться от него подальше. А он словно сканировал толпу, и когда заметил Скот­та, его лицо стало таким странным. Словно он нашел что искал. И не успела я опомниться, как он смял пакет с картофелем и швырнул в Скотта.

— Я тоже был там, помнишь?

— Но знаешь, что он при этом сказал? Нечто совершенно непонятное. Спросил, собирается ли Скотт выстрелить в него бутылочной ракетой. А когда он сегодня брякнул нечто подоб­ное тебе, ты просто оцепенел.

Уилл отвел взгляд.

— Ничего особенного, — пробормотал он, сжимая ее руки. — И я не позволил бы, чтобы с тобой что-то случилось.

Он откинулся назад, опираясь на локти.

— Можно задать тебе вопрос? На совершенно другую тему?

Ронни подняла брови, недовольная его ответом, но решила не углубляться и молча кивнула.

— Почему пианино стоит за фанерной перегородкой? — спросил Уилл и, увидев, что она удивлена, пожал плечами: — окно все видно, и фанерная перегородка сильно выделяется из общего интерьера.

Настала очередь Ронни отвернуться. Она зарылась руками в песок, едва не корчась от стыда.

— Я сказала па, что больше не желаю видеть пианино, по­этому он сделал перегородку.

— Ты так ненавидишь пианино? — потрясение спросил он.

— Да.

— Потому что тебя учил отец?

Ронни так удивилась, что даже ответить не успела.

— Он ведь преподавал в Джульярде. Верно? Вполне логич­но, что учил и тебя. И я готов биться об заклад, что ты талантли­ва, потому что раньше любила то, что ненавидишь сейчас.

Для огромной обезьяны-тире-волейбольного игрока он был достаточно проницателен.

Ронни глубже зарылась пальцами в песок, прохладный и влажный под верхним горячим пересохшим слоем.

— Он учил меня играть с того времени, как я начала ходить. Я играла часами, годами, по семь дней в неделю. Мы даже сочи­няли музыку вместе. Представляешь, что мы с ним делили? Не­что ценное, предназначенное только для нас обоих, а когда он уехал от нас... я посчитала, что он предал не только семью, но и меня лично. Я так взбесилась, что поклялась никогда больше не играть и не сочинять новых песен. Так что когда я только при­ехала сюда, увидела пианино и услышала, как он постоянно играет в моем присутствии, я была уверена: он думает, будто все его поступки не имеют никакого значения и что в любую минуту можно все начать сначала. Но так нельзя. Мы не можем пе­ределать прошлое.