— Быть может, ты просто не помнишь? А скатерть с бахромой? Цветущая сирень? Одеколон «Саша»?

— К-какой еще одеколон? — пробормотал он и вдруг вынул из альбома ту фотографию, что перед этим внимательно разглядывал.

— Я это в-возьму.

И Ксения вдруг догадалась:

— Ты же ее любил, да? — И сама не поняла, кого имела в виду — подругу или Элеонору Станиславовну. Тот шаг, что был от любви до ненависти, Анатолий Воробьев все-таки сделал. — А если бы Женя не была твоей двоюродной сестрой?

— Она б-была.

— И ты убил Элеонору Станиславовну только за то, что она была ее матерью! И твоей собственной теткой! Но почему?

— З-запутался.

— Что ж такое за существо — человек? В своих собственных чувствах не может разобраться!

— П-пойду я, — поднялся Анатолий.

— А все-таки есть на свете справедливость, — сказала Ксения. — В том, что все это будет твое. Это честно.

— Т-ты… — начал было он. — Т-ты…

Ксения не дала ему договорить:

— Уеду отсюда завтра. Вспомнила, что у меня есть комната в коммуналке. Кстати, можешь забрать весь альбом. Хотя зачем? Ты же сюда все равно скоро переедешь.

— К-ключ».

— Что?

— К-ключ, К-ключа у меня н-нет.

— Ах да!

Ксения кинулась в прихожую и на полочке нашла тот, что принадлежал Жене. В целой связке ключей с дорогим, интересным брелком, сделанным по специальному заказу. Из серебра, в форме теннисной ракетки и с вензелем подруги. Очень эффектная вещица, но Ксения не стала снимать ключ от квартиры с брелка. Анатолий Воробьев покрутил вещицу в руке и сказал:

— К-красиво.

— Здесь от дома, от гаража и от машины. Разберешься сам. А свои занесу потом. Когда разберусь с вещами.

— В-возьми, что захочешь.

— Какая щедрость! — не удержалась Ксения. — Что, не жалко? А вдруг мебель вынесу? Плитку в ванной обдеру? Кухню итальянскую увезу по частям? Не жалко?

Он нахмурился, видимо прикидывая возможный ущерб. Потом четко сказал:

— Не увезешь.

— Как мы знаем людей! И знаем, что девочка Черри в милицию не побежит закладывать! А вдруг побегу?

— П-пошел. — Он сунул ключи в карман. — З-за-крой.

Ксения поняла, что отношения выяснять Анатолий не собирается. Он не был силен в словесных перепалках. Даже не мог толком выразить, что хочет. Но в том, что свой шанс он не упустит, Ксения не сомневалась. И она закрыла за ним дверь только с одной мыслью: поскорее начать собирать чемоданы. Никакой итальянской кухни она, конечно, не возьмет. И денег не возьмет. Или возьмет?.. Надо срочно разобраться со своей совестью, только взглянуть разок в окно: вдруг бывший муж еще не уехал? Ведь он прав. И насчет ее призвания быть просто домохозяйкой, и насчет того, что надо где-то и на что-то жить. Ксении надо признаться себе наконец в том, что ее благородство происходит не из кристальной честности, а из самой обыкновенной трусости.

И надо еще разобраться в том, кто из них двоих с бывшим мужем плохой, а кто хороший. Человек, разумно оценивающий ситуацию, или девушка, привыкшая к тому, что за нее всегда думают другие. Бездельница и тунеядка.

Ксения подбежала к окну в спальне. Никакой машины там, у подъезда, разумеется, не было. Что он, глупый, стоять под окнами и ждать неизвестно чего? Ксения не могла удержаться, чтобы не полюбоваться на то, как в свете фонаря кружатся крупные снежинки. Почти зима, подморозило. Тихо, красиво. И прохожих мало, потому что уже поздно. С работы в это время приходят одни только трудоголики и такие карьеристы, как этот противный Попов. Ксения подумала, что вспомнила его совсем некстати. Не надо так плохо думать о покойниках. Его уже нет. Поэтому надо говорить про себя: «Он был хороший, хороший… Ну, не такой уж и плохой…»

Она вздрогнула. А ведь Анатолий из подъезда не выходил. Куда же он делся? В лифте, что ли, застрял? Или она его прозевала?

Нет, не может быть. По всем правилам Анатолий должен был пройти как раз под фонарем, потому что к ближайшей станции метро именно в эту сторону. Даже если бы он пошел в противоположную, все равно должен был мелькнуть возле подъезда. Если только не нырнул под балконами первого этажа, на узкую, обледеневшую тропинку. Но зачем? Там темно, скользко, да и от кого надо прятаться?

Ксения никак не могла отделаться от тревожного предчувствия. Да что ж это такое? И надо же было подойти к этому окну! Вот так всегда: не знаешь — и не переживаешь. Пошла бы сразу собирать чемоданы и не задумалась бы сейчас над тем, почему Анатолий не вышел из подъезда. Дуреха! Так тебе и надо!

И Ксения пошла за теплой курткой в прихожую. Все равно надо забрать из ящика почту. Хотя какая может быть почта? Письма от поклонников? Она даже усмехнулась. В ящике полно только газет и маленьких бумажек с рекламой, которые обрадованные сломанным кодовым замком распространители напихивают туда битком.

Но она все равно оделась и взяла связку ключей.

«Спущусь. По крайней мере, успокоюсь».

Маленький лифт сломался, и Ксения долго ждала, пока приедет грузовой. Окно на площадке было открыто, из него страшно дуло, и снежинки набивались между стеклами, уже не тая.

Все эти мелочи она вспоминала потом, потому что мысленно так и осталась перед лифтом, на площадке между этажами. Только это ей хотелось помнить, а все, что произошло потом, — забыть.

Лампочку в подъезде все-таки ввернули. Слишком яркую, потому что свет резал глаза. Ксения, моргнула несколько раз, выйдя из лифта. Пригляделась и вздохнула с облегчением: возле почтовых ящиков никого нет. Никакого ужасного мертвеца с ножом в спине. Она спустилась, выгребла из ящика ворох газет и рекламных проспектов.

«Значит, я его все-таки прозевала», — подумала она.

Зачем Ксения решила выйти на улицу, она сама так и не поняла. В подъезде были две двери: входная, железная, со сломанным теперь кодовым замком и другая, деревянная, перед маленьким «предбанником». Словно две шлюзовые камеры, пропускающие людей из холода в тепло. Эта вторая, деревянная дверь была открыта. Ксения подумала, что за ней очень удобно прятаться, если хочешь, чтобы вышедший на улицу человек тебя не заметил.

Он и не заметил. Анатолий Воробьев, который лежал навзничь перед первой, железной дверью.

Ксения глубоко вздохнула и выронила из рук газеты. Они посыпались прямо на мертвое тело Анатолия. Маленькая бумажка с яркой цветной картинкой упала в темное пятно на ледяном полу. Ксения почему-то хотела поднять именно ее, но с ужасом поняла, что это кровь, и кровь еще теплая. Его убили минут десять назад, не больше.

Она постояла несколько минут, ежась от холода, потом нагнулась и стала собирать газеты. Но вдруг опомнилась: «Что же это я делаю?»