Исходняка не было, в этом сыщики не сомневались, так как рабочий почтовый ящик Фианитова они просмотрели тщательно и подобного письма там не видели.

– Уж не требование ли это – уволиться? – предположил следователь.

– Похоже на то, судя по дате. Только непонятно, чем ему грозили, раз он решил выполнить условия? Видно, крепко его прищучили.

– Корпоративный адрес Фианитова знали все сотрудники «Атриума», и не только они. Но удалить письмо мог лишь тот, кто там работал.

– Суржиков, – уверенно заявил Юрасов.

– Как выяснилось, не он один мечтал об уходе новоиспеченного руководителя департамента.

– Суржиков – больше остальных.

– Но раз Валерий все-таки уволился, зачем же его убивать? – не соглашался Мостовой.

– Ну, не знаю! Возможно, Фианитов что-то узнал и мог забрать заявление. С его дядюшкой никто бы не посмел ему отказать. Сюда вполне логично вписывается визит к нему Суржикова накануне убийства. Уж не о шантаже ли шел разговор?

– Допустим, Суржиков что-то узнал о Фианитове, о каких-то его грязных делишках. Они недавно вместе были в походе, и вполне вероятно, что там произошел какой-то инцидент. Суржиков предъявляет Валерию компромат и выставляет условие, чтобы Фианитов увольнялся побыстрее к чертовой матери. Тот пишет заявление, но потом ему становится известно… нечто. Или не становится, кто его знает! Фианитов догадывается о том, кто его шантажирует, и приглашает шантажиста на разговор, чтобы прийти к компромиссу. Суржиков понимает, что дело может не выгореть, и решает проблему кардинально – подсыпает Фианитову яд.

– В пользу этой версии говорят показания соседа Фианитова, Шапкина. Он слышал разговор на повышенных тонах, доносившийся из квартиры сверху, аккурат в то самое время, когда там был Суржиков.

– О чем был разговор, Шапкин, случайно, не слышал?

– Это нет. Сказал, что там орали друг на друга и звуки раздавались такие, словно что-то падало.

В пользу той версии, что с Фианитовым расправился именно Суржиков, говорило и еще кое-что. Мостовой отлично помнил, как он допрашивал Валерия, которого он подозревал тогда в гибели Суржикова. Теперь подозреваемый в убийстве и убитый поменялись местами.

Фианитов тогда Валентину не понравился. Он сразу отметил, что тот нервничает и пытается держаться значительно. Может, в своем «Атриуме» Фианитов и занимает высокую должность, но здесь, в его кабинете, нечего выпячивать свои регалии! Здесь все равны: что уборщица, что гендиректор. Также Мостовому не понравилось, как Фианитов отвечал на его вопросы – слишком нервно и резко, каждое слово он воспринимал в штыки, словно был уверен, что его хотят сделать козлом отпущения. Мостовой привык оперировать фактами, а они говорили не в пользу Фианитова. Он высказал свое мнение и ждал от Валерия ответа.

– Если бы вы оказали помощь Суржикову, он бы не утонул. Вполне возможно, что вы воспрепятствовали ему забраться на борт. К сожалению, этот факт нам установить не удалось. В любом случае, неоказание помощи налицо.

– Я уже неоднократно повторял, что в гибели Алекса моей вины нет! Я не мог его вытащить из воды. Если бы вы были с нами в тот шторм, вы бы это поняли.

– Как знать, как знать…

– Ничего вы не докажете! – не выдержал Фианитов. – Суржиков сам пытался меня утопить, если бы не случайность, то в море бы оказался я, а не он.

– Любопытно. Вы считаете, что у Суржикова было намерение с вами расправиться и имелись для этого мотивы?

– Да сколько угодно! Он всегда мне завидовал, соперничал со мной, на пятки наступал, а я все равно приходил к финишу первым! Меня недавно назначили директором департамента. Вы бы знали, как он мечтал об этой должности! Но это – мое место. Так было и так будет всегда, и Суржиков это знал, но смириться с подобным положением вещей не мог.

Тогда Валентин эти слова Фианитова счел защитной реакцией, желанием во что бы то ни стало выгородить себя. Теперь же, после гибели Валерия, следователю пришлось принять их как косвенную улику против Суржикова.

* * *

Рената уже начала привыкать к тому, что ее постоянно вызывают в РУВД. Она успела изучить характеры всех оперативных работников, а следователь Мостовой стал ей почти родным человеком. Ей нравился этот харизматичный мужчина – своим цепким умом и тонким чувством юмора, хотя вначале, когда ее саму подозревали в убийстве Суржикова, она относилась к следователю несколько иначе.

После того как объявился Суржиков, дело закрыли. Об этом Ренате было известно, и теперь она не представляла, зачем она понадобилась милиции вновь.

– Валерий погиб?! – Рената не смогла скрыть своего изумления.

– Вот такая вот петрушка, – развел руками Валентин. – Теперь нам предстоит выяснить, кому мог помешать Фианитов. Вы неплохо разбираетесь в людях, поэтому я и хочу узнать ваше профессиональное мнение. Мы подозреваем Алексея Суржикова. Как вы считаете, он способен на убийство?

– Смотря на какое… Совершить убийство можно спонтанно, а можно – заранее все продумав. Первый вариант – точно не для Алексея! Это очень сдержанный человек, прекрасно владеющий своими эмоциями. Мне довелось однажды видеть его сердитым. Голос Суржикова был напряженным, он не кричал, нет, но разговаривал очень резко. Я много раз видела мужчин в гневе, и нередко мне становилось страшно, что они непременно на ком-нибудь сорвут свою злость, и тогда тому человеку не поздоровится. Алексей же у меня опасений не вызывал, от него волн агрессии не исходило вообще. Могу сказать, что он добрый, хотя его доброта весьма своеобразна – он часто обижает людей и сам того не замечает, считая, что поступил справедливо. Что же касается заранее спланированного убийства, тут все сложнее… Я не настолько хорошо знаю Суржикова, чтобы дать точный ответ на этот вопрос. Не сомневаюсь в одном: он человек весьма разумный и, прежде чем что-либо сделать, тщательно взвесит все «за» и «против». Если овчинка покажется ему не стоящей выделки, Алексей не предпримет абсолютно ничего.

– А если овчинка дорогая и выделки стоит?

– Значит, потребуются очень веские причины для убийства.

– Веские причины… – произнес Мостовой задумчиво. – Они для всех разные. Для кого-то и сто рублей – причина, чтобы отправить человека на тот свет.

– Не знаю, насколько это может быть связано с убийством, – сказала Рената, поколебавшись. – В походе произошло вот что…

Еще когда ее допрашивали впервые, в связи с пропажей Суржикова, следовало заявить о найденной на борту яхты картине. Тогда Рената решила этого не делать. Картина вернулась в музей, она не пострадала, а вот Арине грозили неприятности. Ренате было жаль свою наивную подопечную. К тому же ей самой нервы основательно вымотали бы – все-таки получается, что и она в чем-то выступила соучастницей. «Негодяя бог накажет», – рассудила тогда Рената и словно напророчила. Но свершить кару Всевышнему явно кто-то помог.

Отпустив Ренату, Мостовой связался с оперативниками и поручил им работу, связанную с открывшимся новым обстоятельством дела – картиной, которую Фианитов сначала выманил у сотрудницы музея, а затем вывез на яхте за рубеж. С этой целью Кострова отправили «на раскопки» в архивы Русского музея, а Шубин занялся Ариной Калязиной.