К сожалению, американская психиатрия, возведя на пьедестал Зигмунда Фрейда, не стала развивать идеи его соратника, а впоследствии – серьёзного критика: Карла Юнга (1875–1961). Введённое Юнгом понятие «коллективного бессознательного» бросает свет на сложные социальные и политические процессы, загадочным образом взрывавшие изнутри многие, казалось бы, стабильные страны в XX веке[202].

Также были оставлены без достаточного внимания труды французского историка и социолога Густава Лебона (1841–1931). В своей работе «Психология народов и масс» он писал: «Благодаря своей теперешней организации толпа получила огромную силу. Догматы, только что нарождающиеся, скоро обретут прочность старых догматов, то есть ту тираническую верховную силу, которая не допускает никаких обсуждений. Божественное право масс должно заменить божественное право королей… Апостолы толпы говорят во имя истин, которые они провозглашают абсолютными… Догмат верховной власти большинства невозможно доказать на философском уровне, но, как и религиозные догматы прошлого, он обладает сегодня абсолютной силой»[203].

Как знать: если бы «коллективное бессознательное» Юнга и «психология масс» Лебона были глубже исследованы американскими психиатрами, возможно, им удалось бы научиться предупреждать политиков о назревании кризисных ситуаций в других странах. А может быть, нашлись среди них и такие талантливые, что смогли бы удержать тысячу последователей Джима Джонса от самоубийства в Гвиане (1978), а сотню последователей Дэвида Кореша – от самосожжения в Техасе (1993).

Корни любой религии уходят в страх человека перед неведомым и непредсказуемым. Догматы, обряды, жертвоприношения, богослужения складываются в оборонительную стену, которую люди строят для защиты от непостижимого. Наука, занимая место религии, переходит от обороны к наступлению. «Каждый день мы отвоёвываем у неведомого какую-то часть, – гордо заявляют учёные. – А это значит, что рано или поздно всё перейдёт в царство познанного».

Логический разум сегодняшнего человека отказался внимать предостережениям Канта, отказался подчиняться дисциплине мышления, преподанной им. Но страх сильнее логики. Там, где религия отступает, человек начинает искать другие способы защиты. Былая власть священника над душами вытесняется властью психиатра. Мы сами вручаем ему эту власть в надежде, что он защитит нас от непредсказуемости нашего ближнего и от неодолимости наших страстей.

Однако неведомое многолико. И именно из нашего страха перед ним выросли в сегодняшней Америке четыре гигантских дракона, пожирающих изнутри государственный организм.

Из нашего страха перед непредсказуемостью судьбы вырос ДРАКОН СТРАХОВОГО БИЗНЕСА.

Из страха перед загадочностью и неумолимостью болезни выросли ДРАКОН ЗДРАВООХРАНЕНИЯ и ДРАКОН ФАРМАКОЛОГИИ.

Из страха перед могуществом и безжалостностью закона вырос ДРАКОН АДВОКАТУРЫ.

Это и есть имена четырёх всадников грядущего Финансового Апокалипсиса Америки. (Некоторые американские исследователи называют их «Банда четырёх».)

И хотя они действуют в тесной кооперации и взаимодействии, вглядимся в каждого из них по отдельности.

Насколько русский язык честнее в выборе слова для этого понятия, чем английский! Конечно же «страх» лежит в фундаменте данного института, а никакая не «уверенность» (insurance). Страх перед пожаром, перед наводнением, перед кораблекрушением и вообще – перед судьбой.

Статья в энциклопедии «Британника» относит рождение современного страхового бизнеса к середине XVIII века[204]. Это будет справедливо, пока мы говорим о страховании чего-то материального: дома, корабля, урожая, товаров, машин. Но человек страшится угроз для души и тела ещё больше, чем утраты «земных сокровищ». И он пытался защищаться от этих страхов ещё во времена Древнего Египта.

«Высекается из камня священный жук или скарабей, на нём пишется магическая формула, начинающаяся знаменательными словами: "О моё сердце, не восстань на меня как свидетель!" Настолько могущественно это хитроумное изобретение, что если положить его на грудь умершего под повязки мумии, то, когда грешная душа предстанет перед страшным Осирисом, укоряющий голос сердца будет безмолвствовать и великий бог не увидит зла… Также жреческими писцами продаются всякому желающему свитки Книги мёртвых, содержащие, кроме всех магических формул, сцену суда и, в особенности, желательную оправдательную сентенцию, причём имя счастливого покупателя вписывается в свободные места, оставленные для этой цели на протяжении всего документа»[205].

В христианскую эпоху покупка индульгенции или заупокойного молебна были по сути покупкой страхового полиса против осуждения на Страшном суде. А торговля лечебными свойствами мощей, икон, амулетов – предтечей медицинского страхования наших дней. В Византии VIII века эти верования были так сильны, что прихожане соскабливали краску с икон в церквях, а когда император приказал перевесить иконы повыше, чтобы защитить их от вандализма, в стране началась вековая полоса страшных религиозных войн, вошедшая в историю под названием Иконоборчество.

После того как вера в науку потеснила веру в святых, в социальной жизни возникло пространство для возникновения медицинского страхования. А поскольку цена нашего здоровья может быть измерена только той суммой, которую мы готовы – часто из последних сил – платить за неё, медицинское страхование превратилось в безотказно доходный бизнес.

«Медицинское страхование в списке 52 самых прибыльных американских индустрии занимает 9-е место. В 2006 году "Юнайтед Хелф Груп" заработала 4,16 миллиарда долларов, "Вел Пойнт" – 3,09, "Сигна" – 1,15. Основная часть дохода достаётся директорам. В 2004-2005-х их средний заработок был от 40 до 60 миллионов в год. Ни в истории, ни в современном мире никому не удавалось заработать столько на здравоохранении»[206].

Пока американец здоров, он не вникает в расценки на медицинское обслуживание. Да, оно дорожает – печально. Да, хорошо бы иметь медицинскую страховку – но откуда взять денег на неё? Ты выплачиваешь долг за дом, за автомобиль, как-то выкраиваешь взносы на образование детей – всё уходит туда. Но потом врывается беда.