визитера. Видимо, перебранка перешла в потасовку, поскольку дверь дважды загудела от достаточно сильных ударов, как будто в нее впечатали чье-то тело.

– Это уже ни в какие рамки не лезет, – сердито буркнул Зубр и только хотел встать из-за стола, как вдруг дверь распахнулась.

В кабинет, топая ножищами в тяжелых башмаках и шурша штанинами мешковатого комбинезона, ворвалась соседка Пашки Шульгина. Любовь Степановна была самой рослой и массивной из всех женщин убежища. Годы жизни под бетонными сводами сказались на ее размерах в лучшую сторону. Тяжелый труд на гидропонной ферме сделал Любу более выносливой, сильной и крепкой. Пожалуй, по габаритам она теперь превосходила чуть ли не половину мужского населения бомбаря. Во всяком случае, Витьку Блохина, что каждый день дежурил у входа в рабочий кабинет коменданта и выполнял все его поручения от подай-принеси до найди нужного человека, она могла легко скрутить в бараний рог, что, вероятно, и сделала перед тем, как чуть не снесла дверь с петель. С чьей-то легкой руки к Любе привязалось прозвище Великаниха, и сейчас ее так звали все в убежище. Разве что Зубр обращался к ней по имени отчеству, когда на общих собраниях хвалил за выдающиеся успехи в труде на благо родного бомбаря.

– Я ее предупреждал. Говорил, сюда нельзя, – торопливо вякнул денщик, выглядывая из-за двери.

– Сгинь, Блоха! – рявкнула во всю мощь легких Великаниха. Белобрысая голова Витьки мигом скрылась за громко хлопнувшей дверью.

– Какого рожна ты себе позволяешь? – медленно багровея лицом, Зубр встал со стула.

Обладая значительным, под два метра, ростом, он в такие мгновения монументальной глыбой нависал над столом. Это производило неизгладимый эффект на посетителей, настраивая тех на нужный коменданту лад.

В этот раз все пошло не по плану. Великаниха осталась глуха и слепа к его сигналам. Сердито сверкая глазами, она двинулась к Зубрину, грозя внушительного размера кулаком:

– Это ты что себе позволяешь?! Возомнил себя большим начальником?! Ну так я тя ща с небес-то на землю живо верну! Какого лешего ты мово Пашку на поверхность со своим балбесом отправил?

– Ты что несешь? Грибов у себя на ферме объелась? Так иди проспись… – Зубр чуть не рявкнул «дура», но вовремя сдержался. Не пристало язык распускать, все-таки он комендант, а значит, и вести себя должен подобающе. Он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и сказал спокойным тоном: – Пашке еще шестнадцати нет. Какая ему поверхность?

– Так я те о том и толкую, а ты мня не понимашь, – тоже сбавила напор Великаниха и разом превратилась из пышущей гневом фурии в утомленную жизнью женщину с поникшей головой и покатыми плечами. – Он же ж у меня единственный мужичок остался. С тех пор как папка его…

Великаниха не договорила. Типично женским жестом прижала пальцы левой руки к дрогнувшим губам, тихо всхлипнула и беззвучно заплакала. Крупные слезы покатились по круглому веснушчатому лицу. Закапали с мягкого подбородка на выпуклые холмы пухлых грудей, расплываясь темными пятнышками по клетчатой ткани рабочего комбинезона.

Отец Пашки погиб в результате трагического случая. В те дни как раз запустили в опытную эксплуатацию первые паровые электрогенераторы. Сварганенные буквально на коленке из всего, что под руку попалось, машины отличались крайне низкой производительностью и неустойчивым режимом работы.

Кулибин вместе со своими помощниками (в их число входил и Сергей Петрович Шульгин – слесарь-инструментальщик по образованию, любитель работать не только головой, но и руками) чуть ли не сутками пропадали возле машин. Разумеется, из убежища выходили посменно, соблюдая график и время пребывания на поверхности. Но тут больше заслуга Зубра со Знахарем, чем Кулибина. Тому дай волю, он и сам бы не отходил от работающих через пень-колоду агрегатов, и помощникам бы не запрещал делать то же самое.

Во время той злополучной смены Шульгин-старший дежурил возле паровых машин в одиночку. За сутки до этого его напарник Колька Сапун после всех отработанных за день часовых смен тайком ушел в ходку вместе с приятелем из соседней каморки. Где они там шлялись, ни Сапун, ни его дружок не сказали, но результат не заставил себя ждать. Оба вернулись в убежище на своих двоих, но через три часа с признаками лучевой болезни оказались во владениях Знахаря.

Кулибин хотел дать в напарники Шульгину другого механика, но Сергей Петрович отказался. Так и сказал:

– Зачем человека зря напрягать? Работу машин более-менее отладили, за час ничего критического не случится, а если что и пойдет не так, сам со всем разберусь.

Не разобрался.

Ближе к концу смены у третьего агрегата заклинило оба предохранительных клапана. В считаные минуты давление критически выросло. Один за другим манометры звонко брызнули осколками защитных стекол. Стенки котла раскалило чуть ли не докрасна. Заклепки в палец толщиной, чудом удерживаясь в посадочных гнездах, дребезжали, подрагивая от чудовищного напряжения. Там, где металл проигрывал в битве с перегретым паром, раздавались оглушительные хлопки, и тугие белесые струи со зловещим шипением вырывались в воздух.

Будь Шульгин с напарником, они бы вручную стравили избыток давления и нормализовали работу пароэлектрогенератора, а так ему хватило времени лишь на открытие одного клапана. Чудовищный взрыв разрушил не только вышедший из строя агрегат, но и сильно повредил стоящие по соседству с ним машины. Хорошо хоть крыша бывшего склада не пострадала, и установленные на ней ветряки продолжили снабжать убежище электроэнергией все те месяцы, пока Кулибин с помощниками чуть ли не круглосуточно устраняли последствия катастрофы.

Тело Петровича искали долго, но так и не нашли. Все, что попалось на глаза сталкерам, – это несколько клочков обгорелой ткани комбинезона, ботинок с торчащим из него обломком берцовой кости и рваная маска противогаза с деформированной коробкой фильтра и разбитыми стеклами. Вот их и похоронили в дальнем углу заброшенного цеха, засыпав обломками кирпича и бетона. Сверху накрыли остатками обшивки взорвавшегося котла и на одном из искореженных листов рваного железа зубилом выбили имя, фамилию механика и дату его гибели.

Позднее на стихийном мемориале добавилось записей. Относительно удобная жизнь в убежище требовала жертв, и не всегда это были потраченные время и нервы. Порой за комфорт приходилось расплачиваться жизнями механиков и охраняющих их от новых обитателей города сталкеров. Быдляки и мутанты нередко забредали на территорию «Искожа». Голод и желание отведать парной человечины толкало тварей на безумства, и не всегда победа оказывалась на стороне людей.

Зубр растерялся на мгновение. Он не любил, когда женщины лили слезы в его присутствии. В такие моменты он, бывало, сам размякал и невольно начинал хлюпать носом. Естественно, комендант быстро брал себя в руки, но осадочек, как говорится, оставался, как и злость на себя, и град направленных в свой адрес нелицеприятных эпитетов, самыми безобидными