Я снова отправилась в библиотеку Уайденера и узнала (без особого удивления), что прилегающий к пивоварне паб был слишком велик для обычного питейного дома и содержал слишком много укромных комнатушек. Учитывая особенности района, он вряд ли был и гостиницей.

– Значит, это оно, – радостно произнес Тристан, когда я показала ему отсканированную в библиотеке карту. – Будет мой исходный пункт. Что еще мы про него знаем?

– Само слово «тиршит» было жаргонным обозначением проститутки.

У Тристана вытянулось лицо.

– Я не знал.

– Заведение славилось тем, что там всегда работали «шесть пригожих девиц», – я изобразила пальцами кавычки, – «каковые девицы потчуют гостей элем и прочая».

– Что значит «прочая»?

– Что тебе угодно. Имена их не приводятся, но известно, что в тысяча шестисотом среди них были одна ирландка и две шотландки. Если мы ищем женщин легкого поведения, которым точно не было места при елизаветинском дворе, то эти определенно подходят. Особенно любопытно про ирландку. Попасть сюда она могла только по морю, а воды между Ирландией и Англией кишели пиратами. К тому же она почти наверняка была католичкой. Значит, чтобы отправиться в Лондон, ей требовалась какая-то очень веская причина.

Тристан сидел за столом и разглядывал бумаги. На сайте «ТБГ лимитед» карту слегка подретушировали. На самом деле «паб» был не только больше, чем там изобразили, но и соединялся с пивоварней подземным ходом и потайными коридорами на каждом этаже, так что клиенты проституток в случае появления констеблей могли убраться незаметно. Зря на сайте этого не показали. Думаю, такие пикантные подробности очень способствовали бы продажам.

За следующие две недели Тристан прошел курс молодого бойца для засылки в елизаветинский Лондон. Мы знали, что нужного выговора ему не добиться, но, как и в Бостоне пятьюдесятью годами позже, это не имело значения: население Лондона росло, и в столицу съезжались носители самых разных диалектов.

На наше счастье, выбранный ВиМН был тот самый, в котором жил и творил Шекспир, и на волне шекспиромании, охватившей американские театры, даже в маленьком Бостоне хватало студий, где обучали сценическому фехтованию той эпохи. Тристан освоил приемы обращения с рапирой и кинжалом и каждый день часами оттачивал свое мастерство в последнем отдельном офисе здания ДОДО. Еще он отрабатывал поклоны, искусство приподнимать шляпу и есть без вилки, а также множество других тонкостей эпохи, а я учила его выражаться в елизаветинской манере. Наши друзья-костюмеры вновь помогли с одеждой, выдав напрокат самые разные мужские наряды, чтобы Тристан учился надевать их и снимать, поскольку мы не знали, какое именно платье ему удастся раздобыть. По меркам того времени он должен был казаться великаном; мы не надеялись, что ему легко будет затеряться в толпе.

Я любовалась им во время тренировок даже больше, чем паромщиком на реке Чарльз. Меня пугало и смущало мое восхищение, неуместное между коллегами. Я еще при первой встрече отметила красоту Тристана, но затем это вытеснилось сперва странностью нашего разговора, а затем – напряженной работой. Если не считать самой первой беседы, мы практически не «болтали». Тристан, как правило, говорил только по делу. Я знала его очень близко и всецело полагалась на него в том, что касалось буквально моей жизни и смерти, однако, по сути, ничего не знала о нем самом.

Пока он был мозгом операции, ее руководителем, отцом-командиром, я этого практически не замечала… но теперь он тренировался, а я руководила, и динамика изменилась. Я стала равной, в чем-то даже старшей, и это рождало собственнические чувства. Я тайно ревновала к остальной его жизни – ужасная нелепость, поскольку у него не было «остальной жизни», да и у меня, по правде сказать, тоже. Складывалось впечатление, что у него нет друзей, он не упоминал родственников, ни разу не обронил хоть каких-нибудь воспоминаний. Не современник из плоти и крови, а глыба мрамора, из которой он без устали ваял человека эпохи Возрождения.

Читатель, до чего же это было красиво!

Стыдно признаться, но я втюрилась в него по уши питала к нему нежные чувства. С самого начала. Какая нелепость! Кто угодно мог влюбиться в Тристана Лионса; никаких особых качеств для этого не требовалось. Мне хотелось доказать, по крайней мере себе, что я – особенная. Так что я надеялась побороть свою слабость.

Исполнить это было трудно, поскольку, во-первых, он очень сексуально фехтовал, а во-вторых, я знала, что он отправляется в ВиМН куда более опасный, чем мой. Да, оставалась вероятность, что Тристан вернется сразу, но он мог и не вернуться вовсе. Он мог умереть – не виртуально, не как кот Шредингера, а по-настоящему.

Ничто так не обостряет романтическое чувство, как возможность вечной разлуки.

Однако я задавила это чувство. Девятнадцатого июля, провожая Тристана на ДЭЛО, я лишь дружески похлопала его по плечу. (Упомянутое плечо обтягивала только футболка; в ходе последних усовершенствований ОДЕК снабдили обогревательной системой, а все зимние комбинезоны отвезли в благотворительный магазин.) Я стиснула упомянутое плечо, но сдержала слова, рвущиеся из моей груди. Я чмокнула Тристана в щеку и взглядом проводила его, когда он через шлюз входил в дезинфекционную камеру. Лекарства для обеззараживания желудка он принял заранее, теперь вымылся под антибактериальным душем и вышел в зеленых хирургических штанах и халате, таких безобразных, что мой сердечный жар немного остыл. Я помахала ему через стекло, словно старшему брату, уезжающему в летний лагерь. Тристан кивнул, вошел в ОДЕК, где уже ждала Эржебет, и закрыл за собой дверцу. Ода-сэнсэй за пультом снял защитный колпачок и повернул рубильник. Взвыла приглушенная сирена. Мы ждали.

Казалось, прошли годы.

Наконец Эржебет открыла дверцу. Ода-сэнсэй выключил ОДЕК. Я рванула к камере. Как только он дал мне знак, что можно входить, я шагнула внутрь.

На полу лежали хирургические штаны и халат Тристана, а также две белые керамические пломбы, о которых я прежде не знала. Смешно признаваться, но мне стало горько от мысли, что я о них не ведала. Пропасть моего невежества в том, что касается его зубов, наполнила меня безотчетным горем.

Эржебет потянула меня за рукав. Я оторвала взгляд от Тристановых артефактов и посмотрела на нее.

Она протянула руку и ласково разгладила морщинку между моих бровей. Я и не подозревала, что хмурюсь.

– Если он не вернется, ты легко найдешь себе любовника получше, – проговорила она в утешение.

Я покраснела так, что слезы чуть не брызнули из глаз, и ответила с досадой:

– Он мне не любовник!

Эржебет лукаво улыбнулась.

– Пока не любовник, – возразила она.

От Грайне к Грейс О’Мэлли

Понедельник, середина страды, 1601 год

Милостивая государыня!

Удачи и во всем благого поспешения желает Вам Грайне. Пишу к Вашей милости, дабы сообщить преудивительнейшую новость. Я только что имела встречу с джентльменом по имени Тристан Лионс. Он достоин пополнить когорту Ваших верных вассалов, и думаю, при должном побуждении сие должно устроиться. Я по крайности прилагаю к тому усилия.