Лето плавно соскользнуло в осень, и конверты посыпались в наш почтовый ящик, как опадающие с деревьев листья, – спасибо рекламе, которую Чарли разместил в газетах. Но вот писем от сестры или от мистера Брейса с новостями про поиски Джо все не было и не было, и временами меня одолевала жуткая тоска. Зато что по почте поступало беспрерывно, так это бесчисленные заказы на «Женское Лекарство Мадам Де Босак». В конвертах были сложенные банкноты, чеки, серебряные монеты. А от историй, прилагавшихся к деньгам, у любой женщины, ждущей ребенка, кровь бы в жилах застыла. Как застывала она у меня.

Дорогая миссис Дебосяк. Я за мужем уже 7 лет и у нас уже 4 рибенка да двое в магиле. Маей млатшенькой 9 мес. прошло 2 часа после ее рождения а доктор все не приходил, а я лежала на палу, и чуть не сватила зарожение крови, с тех пор у меня Малочная нага.

Жизнь моя почти кончена и это в 25 то лет! Не могли бы вы пасаветовать как придохраняться. Что придпринять?

Миссис Софи Пек, Эри, Пенсильвания

Дорогая Мадам, хотя я люблю своих шестерых детей, для меня нет радости в жизни. Мне всего 28 лет, а я до того занята, что не могу уделить себе и получаса в день. Пожалуйста, помогите беднякам вроде нас. Я почти узница. Зима, тем временем, холодная, кроме угля, надо купить теплые вещи. Если у нас будут еще дети, я не знаю, что делать. Миссис Арлен, Ливермор, Флемингтон, Нью-Джерси

Дорогая Мадам Де Б. Меня преследует страх забеременеть, он постоянно со мной. Если я попробую держаться от мужа подальше, он будет груб со мной и наговорит ужасных вещей. Он не думает о том, как я настрадалась, рожая своих детей, и какой это страх, когда они болеют, и как непросто перешивать старое барахло, да мало ли что еще! Я готова книгу написать о своих бедах, но не сейчас. Вот вам три доллара за ваши таблетки. Это мои последние деньги. Господом Богом заклинаю вас, пожалуйста, помогите, у меня больное сердце, мне еще один ребенок не нужен. Я бы занялась детьми и домом, чем рожать пятого, шестого… И так далее.

Миссис А. П. Келли, Трой, штат Нью-Йорк

Я отправила таблетки, сунув в конверты, адресованные беднякам, их деньги. Я не кровопийца, чтобы отнимать у несчастной матери последнее. Но даже филантропия не нанесла нам никакого урона, доходы росли и росли. Все благодаря рекламе. Я больше не ковыляла по городу с тележкой. Отныне я сидела в помещении и трудилась. В поте лица. Я – производитель. И произвожу я не крохотных Джонсов, а порошки и пилюли. Чарли пишет этикетки, а затем везет к печатнику, своему другу Гаролду, работающему в «Гералд». Гералд Гаролд, как мы его называем, денег за печать не берет, но от склянки порошка миссис Джонс не отказывается – берет для жены.

Хвойной смолой я прилепляю этикетки к коричневому стеклу, руки и волосы у меня липкие. Затем сворачиваю из бумаги трубочку и вдуваю через нее таблетки в узкое горлышко бутылочки, по тридцать штук, а потом плотно закрываю пробку. Занимаюсь я этим часами. Однажды я доплелась до почты и попросила обвязывать наши посылки бечевкой, чтобы бедным дамам, по большей части замужним матерям, сподручнее было нести посылку домой.

– Ущипни меня, я сплю, – сказала я как-то Чарли.

Он ущипнул, и мы радостно засмеялись, погрузив руки в кучу монет, которые лежали на столе. Наше состояние росло колоссальными темпами, в карманы капало по двести долларов в день. Отношения наши также складывались замечательно, мы с Чарли стали лучшими друзьями. Заведя счет в банке, Чарли сделался спокойный, добродушный, приступов дурного настроения как не бывало, как и старого топчана, который мы сожгли, а вместо него купили кровать с пуховой периной. Сладко и вместе с тем горько было сознавать, что я умру на мягчайшем ложе, с мужем под боком, с кошельком, лопающимся от монет, – ничего общего с картиной, которую мне прежде рисовало воображение: погибель на мостовой от голода и холода.

На меня сзади будто ремень накинули и затянули. Скомканные простыни белели в темноте. Наступило? Нет, ничего. Ложные схватки. Я опять заснула.

И снова очнулась от боли. Осторожно села в постели, мышцы таза продолжали напрягаться и расслабляться.

– Что? – встрепенулся Чарли.

Ему не надо ничего растолковывать, сам все знает. Штаны уже на нем. И ботинки.

– Я к доктору Вашону!

– Нет! Беги за миссис O’Шонесси. Вашон – павлин надутый.

– Да, но он доктор, человек науки.

– Он человек улиток и чеснока. Не хочу мужчину. Будь он даже из самой Франции.

Доктор Вашон был старым мерзавцем с торчащими из ушей пучками волос. Видеть его рядом с собой и выслушивать цитаты про accouchement…[61] Да ведь он щипцами вовсю орудует, дикарство какое – за головку из утробы младенца тащить! Этот горе-акушер еще имел наглость хвастаться этим – передо мной, у кого за плечами тридцать родов в качестве ассистента! Но Чарли питал уважение к оборудованию. Ему было неважно, в каком сатанинском тигле плавили этот металл. Это ужасное устройство уродовало детям уши, а головам придавало форму экзотических плодов.

Миссис Эванс утверждала, что злокозненный сей механизм калечит еще и женщин, вырывая из тела куски плоти. Последний аргумент почти убедил Чарли, но он все равно велел мне прекратить нести свою «тупую ирландскую ахинею».

– Ты во все готова поверить! Что околоплодная оболочка спасет утопающего или что прикосновение седьмого сына излечит от укуса бешеной собаки.

– Это правда. Мама всегда так говорила.

– Но у этого француза, у Вашона то есть, имеется научная теория. Роды, с его точки зрения, это болезнь, недомогание, которое должны лечить врачи.

– Чепуха! Роды – это функция природы. Миссис Эванс говорила, самая лучшая повитуха – это женщина, крепко усвоившая эту истину.

Но миссис Эванс умерла. Миссис Уотсон с Лиспенард-стрит слыла шарлатанкой, а у миссис Костелло репутация была еще хуже. Оставались доктор Вашон и миссис O’Шонесси, и из этих двоих я предпочитала ирландскую уборщицу, мать девятерых детей. Мы все пререкались, хотя меня уже скрючило пополам.

– Вашон – француз, а французы – эксперты!

– Видеть не желаю этого пуделя! Если ты его приведешь, я его помоями оболью!

Но Чарли, судя по звуку затихающих шагов, был уже далеко. Я осталась одна. Надеюсь, у него хватит ума не заявляться сюда с «мсье доктором». Но что насчет самого Чарли? Вдруг он ушел совсем, оставив меня умирать? Я доковыляла до туалетного столика, капнула за уши лавандовой воды, чтобы немножко утихомирить боль, намочила в теплом молоке салфетку и положила туда, ибо сказано: молоко препятствует развитию золотухи. После заварила листья малины, хорошее питье, дабы ускорить роды. Наконец, подошла к окну и поставила блюдце со сливками на подоконник – заманить sheehogues.