— В смысле, аферисток здесь до чертиков. Человек с триппером находится в более выгодном положении, чем человек с триппером, но без денег и без паспорта. На сколько дней отдыхать приехал?

— Я всего-то на три дня. Да и не отдыхать. Я по работе.

Машина резко тормознула у двухэтажного дома, выкрашенного в розовые тона. Одну из стен укрывала густая листва виноградника, похожая на сказочную изумрудную пену. Оконные рамы поблескивали свежей краской. Отворив железную калитку, Артак жестом пригласил Льва войти. Из тени небольшого навеса вышла понурая овчарка. Лаять собаке было лень. Отхлебнув воды из глубокой миски, псина лениво побрела на свое место. У крыльца на небольшой скамеечке восседала преклонных лет женщина. Тонкой отполированной палочкой она взбивала разбросанные по ковру комочки шерсти. Для тучной комплекции движения казались чересчур ловкими и сноровистыми. Желтая панамка не шла к ее усикам и колючему взгляду карих глаз.

— День добрый, юноша. К-р-р-асивый а-р-рмянин… Наша порода, — произнесла женщина.

— Только не ори, — обратился Артак к Леве и перешел с сестрой на армянский. — Я сказал, что ты еврей. Не бойся, цена от этого не подскочит.

Поправив шапчонку, хозяйка дома произнесла несколько заученных фраз.

— Меня зовут Джульетта. В комнате не мусорить, пустые бутылки выносить. Курить нельзя. Будешь готовить, каструль мыть не забывай. Жить будешь с Мераби.

— Ни с каким Мераби я жить не буду! И что это за Мераби? — воскликнул Лев, вспомнив угрозы махачкалинских квартиросдатчиков.

— Э-э-э… То молчишь, то кудахчешь. Я думала, только у нас народ такой крикливый. Мераби, он грузин. Живет на втором этаже. И ты будешь жить на втором этаже, но через комнату. Мераби уже третий год приезжает. С утра пьет вино на пляже, вечером отдыхает. И вот еще… Девушек водить не вздумай.

Артак вновь заговорил с сестрой на родном языке. В этот момент они напоминали скандалистов из итальянской киноклассики.

— Девушек можешь приводить, но чтобы сестра не видела, — вполголоса проговорил Артак.

— На окнах решетки. Не через щели же я их тащить стану.

— Странный ты человек. Все, абсолютно все понимаешь буквально. При тебе фразу «конец света» и произносить, наверное, опасно. Джуля же не целый день шерсть во дворе бьет. Она же и спит, и «Рабыню Изауру» смотрит, и по телефону часами разговаривает… Ладно. Я поехал. Если какие проблемы, мой телефон у сестры возьмешь.

В комнате было прибрано и уютно. У окошка стояла высокая кровать с никелированными металлическими решетками в ногах и изголовье. Венчали их круглые массивные набалдашники. Разобрав чемодан, Лев принял душ и отправился в город. На веранде кафе «Вулкан» из динамиков разносился голос сладкоголосого коллеги Боки. Он пел про зону и несчастную сестру. За двумя столиками играли в нарды. Еще три были заняты под переговорные процессы с непредсказуемым финалом. Слышались фразы: «Я тебе чо прошлый раз сказал, сука?!»; «Да клал я на твоего Вано вместе с могилой его бабушки». Основная масса беседующих, несмотря на невыносимую жару, была облачена в черное. Выделялись двое полноватых мужчин в белых теннисках и светлых фланелевых брюках. Испуганные лица и борсетки говорили, что это обложенные десятиной кооператоры. Мысленно Лев посочувствовал коллегам и решил, что более безопасной будет трапеза внутри заведения. Шашлык оказался настоящим, лаваш — свежим, вино — оригинальным. Счет усомниться в этом не позволял.

Немного погуляв по городу, Лев вернулся домой. Уже на подходе к воротам обогнал парочку. Высокий мужчина кавказской наружности, лет пятидесяти пяти, обнимал за талию молоденькую девушку. Загорелые, праздные, счастливые. Юная особа хихикала, то и дело произнося: «Ну, хватит пошлить, Мераб». Лев обеспокоился за свой сон. Если стены в доме тонкие, буфер в одну комнату от их стонов не убережет. Мераб — это и есть тот грузин, что по утрам пьет на пляже вино, а вечером, как выразилась Джульетта, «отдыхает». Не может же на небольшом участке в один квартал поселиться два грузинских Мераба.

Еще раз ополоснувшись, Лев задвинул шторы и лег спать. За окном концертировали сверчки и жабы. Он закрыл глаза и начал медленно погружаться в свои мечты. Вот он поднимается в салон частного реактивного лайнера. Ему улыбается стюардесса, выписанная с Филиппин. Отдает честь командир корабля, бывший пилот королевских ВВС Британии. Он подтянут, сосредоточен и готов поднять обтекаемый красавец-самолет в небеса. В салоне звучит Бенни Гудмэн, а не Бока. Льву приносят виски, и он смакует напиток, обдумывая детали предстоящей в Брюсселе сделки. «Learjet» набирает заданную высоту, и Лев проваливается в сон.

Сон был нарушен около полуночи.

— Лев! Л-е-е-в! Где ты, мой еврейский мальчик?! — вопила на весь коридор Джульетта.

В придачу к столь трагичному надрыву в голосе недоставало вопроса: «Куда ты сбежал?» Наверное, когда цирк или зоопарк покидает лев, служащие орут именно такими истошными голосами. Сверчки, жабы, ор Джульетты и лай собаки, днем не напрягавшей себя службой. Лев впрыгнул в пластмассовые тапочки и бросился к двери. Он был в семейных трусах со скелетами и тапочках. На груди тревожно подпрыгивала золотая гексаграмма Маген Давида. Посреди коридора стояла взывающая к небесам Джульетта. На пол ниспадала голубенькая ночнушка. Льву показалось, что усики женщины топорщатся. Как у моей покойной бабушки Эсфирь, подумал Лева. Ладони голосящей то взмывали ввысь, то указывали на открытую дверь, из-за которой доносился девичий плач. Волю в кулак и побольше наглости. Все, как говорит папа. Лев вбежал в комнату и замер. На большой двуспальной кровати лежало два тела. Сверху Мераби. Грузинский курортник напоминал рухнувшего плашмя Икара. Перья заменяла густая черная растительность. Ранее самцов с шерстью на спине Лев видел только в зоосаде. Руки Мераба были широко раскинуты в разные стороны. Ноги вытянуты как у пловчихи-синхронистки.

Под обмякшим возмутителем спокойствия, пытаясь высвободиться, ерзала та самая девушка, просившая Мераба не пошлить.

— Уберите его! Уберите, — молила девчушка и вновь начинала тяжело всхлипывать.

Лев боялся покойников. Он боялся смотреть на них, а дотронуться до безжизненного тела для него было подвигом.

— Кто вы, девушка? — неожиданно спросил он.

— Я… Я Ирина Силантьева. Я… Я из Камышина… Я парикмахером работаю… В салоне «Бриз». Да уберите же вы его!!!

Зажмурив глаза, Лев подошел к ложу. Упершись в бок Мераби, перекатил тело. Теперь грузинский курортник лежал на спине. Рот открыт, голова запрокинута.

— Умер-р-р! Мер-р-р-аби умер-р-р! — заорала Джульетта. — Скор-р-р-ая! Ско-р-р-ая!

— Да хватит рычать! Скорую не звать, а вызывать нужно!

— Я вызвала. И я не рычу. У нас выговор такой — рычащий.

Ирина, укутавшись в принесенный Джульеттой халатик, вжалась в небольшое кресло. Дрожащей рукой она то и дело подносила к губам стакан с коньяком. Артак, обняв сестру, гладил ее по голове и говорил по-армянски что-то успокоительное. Как и на вокзале, он появился из ниоткуда. Медики укладывали подключенного к системе Мераби на носилки.