— О чём?

— О выращивании помидоров.

— Каких помидоров? — серьёзно спрашивает он. — Купить тебе теплицу?

— Бабушке моей подари… — хихикаю я. — Взятку.

Улыбаюсь и трусь о его нос своим. Но он выглядит настороженным и серьёзным.

— Познакомишь?

— Да… в… октябре у неё день рождения… будет вся семья.

— А ты где будешь? — спрашивает, глядя мне в глаза.

— Там же, где ты… — опять целую его губы, склонив набок голову.

Федя молчит, тихо и ровно дыша. Молчит, прикрыв глаза и чуть сильнее сжимая пальцами мои ягодицы.

— Правильный… ответ… — щекочет мои губы своими.

— Пустишь к себе пожить?

— Не отпущу, — хрипловато отвечает он, посылая по моему телу электрические разряды.

— А если ты меня разлюбишь, скажешь об этом сразу? — говорю на выдохе.

Смотрю на него с неожиданной болью, которая сковала грудь. Страх оттого, что это может произойти, искажает моё лицо. Затаившись и сжавшись в его руках, жду ответа.

— Не разлюблю, — твёрдо заявляет Федя. — Я тебя ещё и любить как следует не начал, а ты уже опять что-то выдумала?

— Как… следует? — спрашиваю дрожащим голосом.

Немцев наклоняет голову и ловит мои губы своими. Целует, оттягивает нижнюю губу и опять целует. Тяну носом воздух, делая то же самое.

Обожаю эту игру...

Провожу по его губам языком, и он молниеносно вбирает его в свой тёплый рот, встречая своим. Меня подбрасывает от этого касания, и я тихо стону от сногсшибательного удовольствия.

— Фээээ. Меня сейчас вырвет… Нет, ну ты глянь. Буэ. Буэ.

Вскидываю голову, глядя на возникшую в проходе Адель, которая очень правдоподобно изображает как её тошнит. Сложившись пополам и обняв руками живот.

— Солидарен, — с гримасой отвращения на лице кивает Кир, возникнув за её спиной.

Смеюсь, прижимаясь носом к колючей Фединой щеке. Его губы тоже улыбаются.

— Спасите меня от этого ребёнка, — кивает его брат на Адель. — Она слишком умная для меня...

— И не только для тебя. — Утирает “вспотевший” лоб она.

Кирилл смеётся, качая головой. Смотрю на Федю и ловлю его весёлый взгляд. Не знаю откуда это во мне, но я почти уверена, всё у нас с ним получится. Уже получилось. Тепло от этой мысли разливается по венам и дурманит голову. У нас впереди вся жизнь, но я точно знаю, что уже встретила своего “парня” и хочу, чтобы наши гипотетические дети были похожи на него. Все эти углы и линии его лица... они достойны того, чтобы быть переданными по наследству. Потому что это его лицо, и я люблю каждую тяжёлую неровность.

— Я люблю тебя… — смотрю в его смеющиеся глаза.

— И я тебя люблю, Тыква. — Покачивает он меня. — Мне идти за чемоданом, или как?

Закатываю глаза.

Урюк.

Год спустя

— Покатаешься там и ко мне заедь. Надо дела обсудить, по телефону говорить не хочу, — резковато декламирует Макс, пытаясь переорать детский плач, который раздирает задний план нашего телефонного разговора.

Морщусь, доставая из уха один наушник.

— Ага. — Тру мокрую башку висящим на шее полотенцем. — После Нового года примерно…

— Имя юристки своей мне скинь. И риелтора. Пробьем их по базам на всякий случай. Я сейчас смотаться по-быстрому не смогу, если только совсем пиздец будет.

— Я на связи всегда. Юрист — мать моего школьного друга. С репутацией. Я её не на Авито нашел.

— Ты ей доверенность выписал. Ты должен даже цвет её трусов по дням недели знать, — поучает брат.

— Согласен. — Ставлю чашку в кофемашину и заглядываю в холодильник.

Чешу бровь, повесив руку на дверь.

Верхняя полка посвящена мне. Там остался один контейнер, а до этого было семь. Жёлтые стикеры на банках гласили примерно следующее:

“Это тебе на среду на завтрак. Ты уже начал скучать без меня?”

Дел до фига, но да, начал.

“Среда обед. Куда мы пойдем в субботу? У тебя есть ещё три дня на подумать и меня удивить.”

В субботу у нас годовщина. Год назад в этот день я увидел её в первый раз и захотел себе. Я тогда даже дотронуться до неё не мог, а хотелось так, что пальцы зудели. Трогать, целовать, трахать. Меня в жизни так от девушки не вставляло. Наглухо и до речевого тупняка.

И да, мы никуда не пойдем. Завтра мы останемся дома, но ей это понравится, потому что у неё буду я в полном распоряжении на весь день. Последние две недели это для нас исключение из правила.

“Среда. Ужин без меня.”

Да, дерьмовый был ужин.

“Это тебе на четверг. Люблю тебя, Немцев.”

И я тебя люблю.

“Это тебе на пятницу на завтрак, а обед я уже сама приготовлю.”

Повернув запястье, смотрю на часы.

Десять утра.

Взяв пятничный контейнер, закрываю холодильник.

— Ма-а-акс, — слышу жалобный голос его жены в трубке, — возьми её… я больше не могу…

— Ща… погоди, — бормочет он, судя по всему, забирая у неё ребенка, потому что теперь тот орёт прямо мне в ухо.

Я не знал, что дети способны орать, как Оливка Немцева. Вернее, Оливия Максимовна Немцева.

М-да.

Странное имя. Свою Оливку я бы так не назвал. Свою… я себя отцом пока слабо представляю, в этом мы с братом непохожи. Не из-за ответственности, а потому что нам с Тоней только мелкого сейчас не хватает до кучи, хотя, если бы она вдруг залетела, я бы до потолка прыгал от радости, но залетать мы пока не планируем.

Прямо сейчас мы планируем полугодовую кругосветку, после которой я собираюсь поступить на юрфак, а Тоня забрать свой диплом бакалавра из МГУ.

— В общем, на связи, — глухо говорит Макс. — Звоните и пишите, если джипиэс поймаете в джунглях. Может, передумаете, на хрен такие пируэты?

— Потому что Тоня хочет увидеть Мачу-Пикчу.

— Ясно, — не впечатляет его мой ответ. — Как знаешь. Отбой.

— Отбой, и Макс… — откашливаюсь я. — Спасибо.

Помолчав секунду, он отвечает:

— Не за что. На связи.

Не знаю, почему нам так трудно сказать друг другу какие-то банальные, мать его, вещи. Вроде “спасибо” или “это важно для меня”. Просто так у нас заведено, и переломить это сложнее, чем разбить башкой стену, но, когда встал вопрос о том, что мне делать с бизнесом отца, этой огромной махиной, которой я бы никогда не смог управлять в одиночку, я без раздумий положился на брата, тем более, что ему в наследство прилетела третья часть, всё остальное отец оставил мне.