* * *

Гемелл вернулся из Лупанария в ужасном настроении. Йовина обвела его вокруг пальца, тем самым жестоко ущемив его гордость. В довершение всех обид его вторично выкинули из публичного дома. Мысль о том, чтобы явиться к хозяйке борделя, преподнести дорогое украшение в подарок и уговорить ее поделиться прибылями, которые приносит Фабиола, казалась ему вполне здравой. Как-никак шлюхино отродье приносило старухе немалую выгоду.

Но его план провалился целиком и полностью.

Йовина с готовностью приняла подарок и даже приказала принести вина — вполне приемлемого качества. Затем они некоторое время вели вежливую беседу о политике и экономике республики, после чего Гемелл перевел разговор на Фабиолу.

И сразу же Йовина насторожилась. Купец почувствовал в животе болезненный спазм, его начало подташнивать, он излишне заволновался и сразу же испортил все дело, потребовав напрямик долю от прибыли, которую приносит Фабиола. Можно было подумать, что купец вдруг напрочь лишился своего навыка вести торговлю, который два с лишним десятка лет обеспечивал его успехи. Йовина отказала наотрез, и Гемелл вышел из себя. Его со всех сторон осаждали кредиторы, и он не собирался прощать содержательницу борделя, которая надула его на несколько тысяч сестерциев.

Однако Гемеллу не удалось даже стиснуть пальцами тощую шею Йовины и получить хотя бы моральное удовлетворение. Едва он успел вскинуть руки, как словно из воздуха материализовался великан привратник. Бенигн легко сорвал купца с кресла и потащил к двери. Колосс крепко держал Гемелла так, что тот не мог и руками пошевелить, а Веттий от души нанес ему в солнечное сплетение два удара, от которых купец чуть не лишился чувств. В следующий миг он пролетел по воздуху и приземлился посреди улицы, уткнувшись лицом в еще теплую кучу дерьма, оставленную проходившим мимо мулом.

— В следующий раз я прикажу отрезать тебе яйца! — визгливо выкрикнула ему вслед Йовина.

Слухи о скандалах очень быстро распространялись по городу. Враги Гемелла могли в любое мгновение узнать о его прилюдном унижении. А тогда и без того натянутые отношения купца с потаенным финансовым миром Рима должны были стать еще хуже. Предпринимаемые им отчаянные попытки ублажить кредиторов проваливались одна за другой. Гемеллу удалось смягчить лишь Красса, перед которым он был в самом большом долгу, но несколько греков с Форума то и дело угрожали переломать ему ноги, если он будет задерживать еженедельные выплаты их грабительских процентов.

Если Гемелл всерьез намеревался вложить деньги в экспедицию бестиариев, нужно было решиться продать и дом на Авентине, и даже столь дорогую его сердцу виллу в Помпеях. Мысли об этом окончательно испортили его и без того дурное настроение. Он топал по каменным полам коридоров и в конце концов оказался перед комнатушкой, которую Ромул и Фабиола делили со своей матерью. Пинком распахнув хлипкую дощатую дверь, Гемелл обнаружил там Вельвинну. Вытянувшись ничком на ложе, она беззвучно рыдала в подушку.

— Никчемная шлюха! Почему ты не на кухне?

— Я больна, господин.

Гемелл преисполнился отвращением. Волосы Вельвинны, еще не так давно поражавшие красотой и пышностью, теперь были перепачканы грязью. Черты лица, неизменно пробуждавшего в нем желание, изуродовали морщины печали и беспокойства. Вельвинне было всего тридцать, но выглядела она лет на десять старше.

— Живо поднимайся и займись делом!

— Мои дети, господин… Где мои прекрасные близнецы?

Гемелл поджал губы. Вельвинна, постоянно задающая один и тот же вопрос, уже встала ему поперек горла. А то, сколько раз за эти годы он насиловал ее, не имело ровно никакого значения. Купец шагнул к женщине, схватил ее за волосы и сильно дернул.

Но не получил от этого ни малейшего удовольствия, поскольку тварь, как обычно, не издала ни звука.

— Если все идет как надо, парень уже подох, — с садистским удовольствием заявил он. — А вот с сучкой твоей мне не так повезло. В борделе она уже заработала для своей новой хозяйки кучу денег.

Вельвинна устремила на него ничего не выражавший взгляд. Похоже, услышанное все же сломило ее.

— Убей меня, господин. Мне больше незачем жить.

Гемелл расхохотался. Его насмешила мысль о том, что у нее могла быть причина, чтобы жить. Она принадлежала ему — он мог продать или даже убить ее, никому ничего не объясняя. А то, как Вельвинна относилась к Ромулу и Фабиоле, не значило ровным счетом ничего.

— Нет уж, ты принесешь мне сотню-другую сестерциев, — отозвался он. — На соляные шахты покупают всех, кто хоть как-то может дышать. Надо было продать тебя туда в тот же день, когда я избавился от твоих выблядков. А теперь отправляйся работать.

— А если я не стану?

Эти слова настолько изумили купца, что он выпустил ее волосы.

— Все, что было для меня дорого, отняли или осквернили. Мою девственность. Мое тело. Даже моих детей. У меня ничего больше нет. — Впервые за все эти годы Вельвинна смотрела на хозяина без страха. — Продавай меня на шахты.

— Будь готова к рассвету! — рявкнул Гемелл.

Он испытывал растерянность и не мог решить, что еще сказать рабыне, которую отправлял на верную смерть. В тяжелейших условиях и при жесточайшей дисциплине даже сильнейшие из мужчин могли выдержать на соляных шахтах лишь несколько лет. А такая слабая женщина, как Вельвинна, протянет несколько недель от силы.

Он повернулся, чтобы выйти.

— Когда-нибудь в твою дверь постучат, — зловещим голосом произнесла Вельвинна.

Купец поднял было кулак, но что-то удержало его от удара.

— За дверью будет стоять Ромул. И моли богов, чтобы они смилостивились над тобой, когда он узнает о моей судьбе.

Память о наглости Фабиолы и о ненависти, которую он увидел во взгляде Ромула посреди двора Большой школы, была еще жива в памяти Гемелла. А вдруг она сказала правду? Его охватил ужас, и он все же ударил Вельвинну с такой силой, что она стукнулась затылком о стену. И рухнула на пол. Лишь чуть заметное шевеление тряпья, в которое она была одета, говорило о том, что она еще жива.

Взгляд купца упал на обнажившиеся ноги Вельвинны, и в его чреслах затлела обычная похоть. Он, не задумываясь, овладел бы ею и в бесчувственном состоянии и на полу, но уж слишком сильно потрясло его ее пророчество. Он тихо прикрыл дверь и пошел прочь. Утром он отведет Вельвинну на рабский торг. И навсегда забудет и о ней, и о ее близнецах.

«Когда-нибудь в твою дверь постучат».

Рим, зима 56 г. до н. э.

Тарквиний сидел на корточках подле лестницы огромного храма Юпитера, находившегося на Капитолийском холме. Здесь, в месте, где еще улавливались отзвуки из тех времен, когда расенны были сильны, он чувствовал себя как дома. Также отсюда было очень удобно наблюдать за происходящим и оценивать общие настроения, владевшие горожанами. Этруск приходил сюда каждый день уже не первую неделю. Это здание, воздвигнутое руками его соплеменников много веков назад, было главной святыней Рима. Жизнь здесь кипела от восхода до заката. И благодаря непрерывным политическим неурядицам дела в храме шли хорошо, как никогда. Пронизывающий холод нисколько не пугал молящихся, в храме и его окрестностях было многолюдно и шумно.