К счастью, я не погиб, успев произнести заклинание внутренней остановки времени. Но мои подлые, трусливые соплеменники не стали освобождать меня из ледяного плена. Я знаю, они испугались! Испугались той магической мощи, которой сами же меня наполнили. Они предали великого шамана Якса Скарроса!!! И я им отомщу, ох, как отомщу!

– Но как же вы смогли продержаться так много лет и не… не умереть? – прервал Тубуз наступившую тишину.

– Заклинание внутренней остановки времени! – Гоблин поднял вверх так обожаемую им рыбью голову. – Оно останавливает течение жизненных соков, прекращает старение всех органов, оставляя лишь две возможности: для глаз – смотреть и для мозгов – запоминать увиденное!

Я запомнил все! Каждый восход и каждый закат солнца! И ничего, кроме этого! За все долгие годы существования в ледяном панцире мои глаза не видели ничего, кроме скованной льдом реки, и ничего, кроме ее берегов! На которых не появлялось и не исчезало ничего, кроме снега! За эти годы я не увидел ни одной птицы, ни одного зверя, ни одной стрекозы или бабочки, ни одной живой души! Даже на деревьях, растущих по берегам, за эти годы не распустилось ни одного белого цветочка и ни одного зеленого листочка! А-А-А-А-А-А!!!

Вопль великого шамана разнесся далеко по округе, но ему показалось этого мало. Вскочив на ноги, Скаррос воздел руки к небу и приготовился издать еще более громкий вопль, который прервался, едва возникнув. Из сгустившейся темноты в освещенное костром пространство неожиданно выскочил некто в растрепанной одежде, с безволосой головой и с оснащенным спиннингом в руках. Некто, не проронив ни звука, подпрыгнул к великому шаману, сорвал с воздетой в небо палочки голову форели и метнулся обратно в темноту.

Все застыли, не успев ничего сообразить, – лишь Мэвер замахнулся топором, но в последний момент опустил его. Во-первых, бросать топор было уже поздно, а во-вторых, гном узнал убежавшего похитителя:

– Так ведь это же господин Нью из нашей команды!

– Точно, он, – поддакнул Тубуз, сразу вспомнив, что именно на воблер лысого второкурсника и второгодника он поймал на Ловашне магического копьеносого лосося.

– Он украл у меня голову! – взвился Скаррос, временно потерявший дар речи. – "Чтоб ему и дальше так бежать всю ночь и весь следующий день, и еще две ночи и два дня до тех пор, пока ноги не подкосятся! – крикнул он в темноту и, скрестив руки, сплел пальцы в замысловатую фигуру.

* * *

Появление еще одного гостя не заставило себя долго ждать. Этот не скакал и не прыгал, вместо лысины голова его была взлохмачена, а борода – всклокочена.

– Здесь что, весь второй курс собрался?! – изумился Мэвер, узнав в подошедшем господина Мохана.

– Здрасте, – кивнул второкурсник, в отличие от гнома, ничуть не удивился встрече и, оглядев присутствующих, лишь чуть-чуть задержал взгляд на гоблине. Затем с надеждой поинтересовался: – У вас не найдется хоть какой-нибудь еды?

– Признавайся! – вдруг подскочил к нему Скаррос и, вцепившись в правую руку, повернул ее ладонью вверх. – Признавайся, где ты соприкасался с великой гоблинской магией?

– Ты кто такой? Чего тебе надо? – Мохан тщетно попытался высвободить руку.

– Я тот, к давнему следу которого ты прикоснулся меньше суток тому назад, – загадочно прошептал Скаррос и, ничего больше не поясняя, вернулся на свое место у костра.

– Надо было тебе, Мохан, пораньше объявиться, тогда бы мы тебя рыбкой жареной угостили, – сказал гном и развел руками. – А теперь – извини. Ты, кстати, господина Нью случайно не повстречал?

– Никого я не повстречал, – вздохнул Мохан.

– Эй, – обратила на себя внимание второкурсница Буська, протягивая руку, – если хочешь, на вот, орешки погрызи.

– Лучше бы ты ими меня угостила, – успел буркнуть Тубуз, прежде чем между уже готовыми соприкоснуться руками гномихи и обрадованного Мохана не возник гоблинский шаман и не ударил по кулачку Буськи, выбив зажатые в нем орешки, которые улетели в темноту ночи.

– Думай! – зло закричал Скаррос. – Думай, гном женского пола, прежде чем отдавать последние крохи тому, кто умеет лгать, не моргнув глазом!

– Ты на кого это намекаешь, отродье зеленое! – возмутился Мохан и попытался схватить гоблина за шиворот, но тот ловко отпрыгнул в сторону.

В это время тишину ночи прорезал оглушительный треск, который можно было бы сравнить со звуком раздираемого великаном огромного куска фанеры. Источник звука был совсем рядом, где-то на скованной льдом реке. Тут же раздался еще один звук, на этот раз похожий на бульканье густой клейкой массы в большой кипящей кастрюле. А еще на притихших у костра повеяло затхлым запахом гниющей тины…

– Я знаю, чей это запах, – нарушил вновь разлившуюся окрест тишину великий шаман. – Я никогда и ни с чем его не спутаю. Потому что так пахнет только одно существо на свете, и имя ему – Сецц-харко!

На этот раз Железяка проснулся от сотрясений своего собственного тела, вызванного продолжительным приступом глухого кашля. Держась за грудь, лекпин сел и первым делом посмотрел на болото с высоты валуна, на котором переночевал уже вторую ночь. Никаких бугров-камней, а на самом деле болотных черепах – саблечелюстных каменистых едоков – вокруг не наблюдалось.

– Ушли, гр, как и обещали, – сказал проснувшийся еще раньше Пуслан.

Ушли. Значит, Железяке ничего не приснилось. Хотя события минувшего дня вполне могли сойти за сон. Чего только стоило превращение второкурсника Дьяко в дракона, пусть в маленького, но от этого в не менее настоящего!

Вчера после нелепой и ужасной гибели гнома Зубовала жители Фалленблека, пока что уцелевшие в смертельно опасных Неароматных болотах благодаря приютившему их огромному валуну, долго совещались, как быть и что делать дальше. Но ничего лучшего, кроме идеи использовать огнедышащего дракона для устрашения каменистых едоков, а магического отцепа – для убеждения их же разойтись по-хорошему, не надумали.

К превращению Дьяко готовился довольно долго, это можно было сравнить с подготовкой иллюзиониста к выполнению сложного фокуса. Он медленно кружился на одном месте, делал замысловатые пассы, бормоча заклинания, затем опустился на колени, заложил руки за голову и обхватил уши, из которых вдруг повалил густой пар, полностью его окутавший. А когда пар рассеялся, вместо студента-рыболова перед присутствующими предстал небольшой дракончик, хлопающий перепончатыми крыльями рыжеватого цвета, нетерпеливо колотящий по земле длинным бугорчатым хвостом и, скребя ее когтистыми лапами, разглядывающий всех по очереди маленькими красными глазками и пускающий пар теперь уже из раздувающихся ноздрей на суровой и в то же время несколько умильной морде.

Умильное выражение исчезло, когда из приоткрытой пасти дракона вырвался язык желтого пламени, едва не спалившего Четвеергу остатки бороды. Не успел тот выругаться, как Дьяко-дракон взмахнул крыльями и взвился в воздух. Сделав маленький круг над валуном, он поднялся повыше и сделал еще один круг, а потом резко вошел в пике, нацелившись на ту самую саблечелюстную черепаху, что первая напала на несчастного Зубовала. Все ждали, что дракон, как ему и положено, вот-вот изрыгнет сгусток пламени, но тот не спешил. На мгновение зависнув над неподвижным каменистым едоком, дракон растопырил лапы с выпущенными когтями, впился ими в поросший мхом панцирь и с видимым усилием вырвал опасное существо из чавкнувшей жижи.