Тем не менее шлепки пуль по воде действовали отнюдь не ободряюще, а минутами вызывали подлинную тревогу. К тому же река была очень широка, течение ее — стремительно, а ночь черным черна. Словом, бегство Молокососов сопровождалось всяческими опасностями.

В довершение всего, на самой середине Моддера они попали в водоворот, который завертел и закрутил их, бросая из стороны в сторону, как щепки.

Правда, это длилось всего лишь несколько минут, а может быть, и меньше. Но время в таких случаях тянется неимоверно долго. Вдруг Жан почувствовал, что идет ко дну. Инстинктивно он покрепче ухватился за узду своего пони, который, так же как и Сорви-голова, никак не мог выбраться из водоворота и уже начал бить по воде копытами передних ног.

Жан и сам не понимал, как он вырвался из омута и очутился у противоположного берега. Ему понадобилось одно лишь мгновение, чтобы прийти в себя и протереть глаза. В следующую минуту он уже вглядывался в темноту, стараясь отыскать своих товарищей. Он видел, что какая-то черная масса то поднималась над водой, то снова погружалась в нее. — Ты, Фанфан? — тихо спросил Сорви-голова.

Буль… буль… буль…

— Смелей, Фанфан, я здесь!..

— Ап-чхи!.. Ап-чхи! Если Фанфан… то, очевидно, это я, хозяин.

— А Поль?.. Где ты, Поль?.. По-оль!..

До этой минуты Сорви-голова не беспокоился о юном буре. Подлинный сын своей страны, закалившийся к тому же в трудностях войны, Поль обладал силой и находчивостью взрослого мужчины.

Теперь же его отсутствие встревожило Жана. Сорвиголова все громче и громче звал его, невзирая на риск быть услышанным английскими часовыми на том берегу.

Ни звука в ответ. Полная тишина.

Вскарабкавшись на крутой берег, Жан и Фанфан помогли выбраться из воды пони.

— А где же твоя лошадка? — обратился Сорви-голова к Фанфану.

— На дне.

— Жаль… Поль!.. По-оль!.. — снова принялся кричать Жан, а Фанфан стал насвистывать марш Молокососов.

Им отвечала все та же зловещая тишина, прерывавшаяся лишь выстрелами ли-метфордов и доносившейся издалека английской бранью. Никаких следов юного бура! Сорви-голова и Фанфан, пренебрегая опасностью снова оказаться в плену, ходили взад и вперед вдоль берега, окликая Поля. Они потеряли целых полчаса драгоценного времени, пока с болью в сердце не убедились в бесполезности дальнейшего ожидания. Теперь уже не оставалось никаких сомнений: их злосчастный друг погиб в водах Моддера, Бедный Поль! Еще одна жертва этой ужасной войны, еще одного защитника потеряло святое дело независимости.

Оба оставшихся в живых друга приняли эту утрату молча, не в силах произнести ни слова. К горлу подкатывали рыдания. Сорви-голова вскочил в седло, Фанфан примостился позади него на крупе пони, который, почувствовав шпоры, пустился с места в галоп.

Жан взял курс на юго-восток. Он ориентировался по звездам и надеялся вскоре выехать на дорогу, ведущую из Якобсдаля в Блумфонтейн. То был единственный путь, который, находясь на значительном расстоянии от английских войск, замкнувших кольцо вокруг Вольверскрааля, мог быть еще свободен.

Африканская лошадка быстро несла седоков по вельдту. Друзья, промокшие до костей, дрожали и лязгали от холода зубами. Единственным утешением их был карабин, с радостью обнаруженный Жаном у седла; по крайней мере, есть чем защищаться при весьма возможной встрече с неприятелем.

Прошел час. Степь оказалась далеко не безлюдной; время от времени до беглецов явственно доносился конский топот. Порой даже слышались отдаленные крики и редкие выстрелы.

Быть может, это были английские разведчики, а может быть, такие же, как и они, беглецы из лагеря Кронье.

Впрочем, бурская лошадка, которой Сорви-голова предоставил полную свободу самой выбирать дорогу, руководствуясь своим чутьем полудикого животного, старательно избегала всяких встреч.

Вот наконец и дорога! Друзья проскакали еще минут тридцать. Рассветало. Вдали стала вырисовываться группа домов. Сорви-голова узнал город Эммаус.

— Помнишь, — спросил он. Фанфана, — как около двух месяцев назад мы проезжали здесь на велосипедах?

— И как удирали от уланов!.. Лучше не вспоминать, — ответил Фанфан.

— Зато как ты потом упивался молоком!

— Это да! Я и сейчас не прочь бы.

— Что ж, попробуем!

Они остановились у поселка. Ни души! Никаких признаков жизни. Даже коровы не мычат. Все фермы разграблены, а некоторые и сожжены. Скот угнан, люди разбежались.

Полный разгром и запустение. Кладбищенская тишина.

— Едем дальше. Наверно, здесь побывали эти чертовы англичане.

Дорога была испещрена свежими следами копыт. Сорви-голова заметил среди мелких отпечатков, оставленных бурскими пони, более крупные и глубоко вдавившиеся в землю следы копыт английских коней.

— Недавно тут побывали хаки, — произнес он, отстегивая от седла карабин.

— Надо смотреть в оба!

Он послал галопом добрую бурскую лошадку, которая не сбавляла шага, несмотря на двойную нагрузку.

От Эммауса до ближайшего поселка десять миль, или восемнадцать с половиной километров.

Пони пробежал это расстояние за час сорок пять минут. До первых домов оставалось уже не более трехсот метров.

Молокососы не сомневались больше в своем спасении. Они смертельно устали и проголодались. Да и пони начал заметно сбавлять ход и усиленно ёкать.

— Придется сделать привал, — сказал Фанфан.

— Разумеется.

Проклятие! В ту самую минуту, когда они уже собирались сойти с коня, из одной фермы выскочил взвод солдат. Их было пятеро. Заметив Молокососов, всадники ринулись на них.

Ну конечно, англичане! Их можно узнать с первого взгляда. Уставший пони не мог взять галопа, между тем как англичане неслись, словно черти.

— Всего пятеро! — воскликнул Сорви-голова. — Я уложу их на скаку.

Он навел ружье и, привстав на стременах, выстрелил. Увы! Вместо сухого щелчка маузера раздался какой-то жалкий, приглушенный звук.

Осечка! Второй выстрел — еще раз осечка. Третий — и снова осечка!

То ли патроны испортились, подмокнув, то ли они были холостые, но они не действовали.

— Гром и молния! — вскричал Сорви-голова. — Мы погибли!

Он ухватил ружье за дуло и прикладом нанес оглушительный удар по первому подскочившему к нему кавалеристу.

Удар пришелся драгуну прямо по голове. Ружье разлетелось вдребезги, но прикончило солдата, который замертво свалился на землю. Конь англичанина, налетев со всего размаха на измученную бурскую лошадку, опрокинул ее на спину. Жана отбросило шагов на десять в сторону, Фанфан же, успевший с проворством обезьяны соскользнуть с крупа лошади, стоял целый и невредимый, но без оружия.