Впервые за долгое время я не знаю, кто из нас прав.

Это я бесчувственный чурбан, не способный понять ее страдания, или она утратила способность различать границы между частной и общественной жизнью?

Из больницы мы едем домой, чтобы скромно встретить праздник середины лета. По дороге я получаю эсэмэс от Малин.

Читаю и поворачиваюсь к жене.

– Мне нужно на работу.

Она смотрит на меня пустыми глазами.

– Сегодня же праздник середины лета.

– Я постараюсь вернуться пораньше.

Малин ждет меня в конференц-зале.

Довольный десятью сброшенными килограммами, я терпеть не могу моменты, когда приходится держать себя в руках. Это требует дисциплины, которой у меня нет.

Смотрю на стол.

На нем – круассаны с шоколадной начинкой, самые калорийные из всех. Масло, сахар, супербыстрые углеводы – все, что приводит к складкам на животе, – в избытке представлено в этой аппетитной выпечке, перед которой просто невозможно устоять.

Я беру один и говорю себе, что от одного большого вреда не будет.

От одного круассана я не превращусь в жирную бочку.

– Что произошло? – спрашиваю я.

Малин пожимает плечами.

– Без понятия, но надеюсь, что это не займет много времени.

В зал входит Дайте в той же синтетической рубашке, что и вчера, но на этот раз на голое тело.

– Ну что, поболтаем с правой рукой Игоря Иванова? – спрашивает он, присаживаясь на облезлый стол.

Малин с такой силой опускает стаканчик с кофе, что жидкость проливается на стол.

– Что? Вы нашли Мальте Линдена?

Дайте ухмыляется при виде такой реакции.

– Мы выследили его вчера, а сегодня утром коллеги привезли его на допрос. И разрешение прокурора у нас есть. Так что все шито-крыто.

Малин кивает и вытирает кофе салфетками с рождественским мотивом – завалялись в чулане с прошлой зимы.

– Он протестовал?

Дайте качает головой:

– Нет, он тертый калач. Сидел за хранение наркотиков и насилие. Знает, когда говорить, а когда молчать. Но, разумеется, и свои юридические права тоже знает.

– А ты что ему сказал? – интересуется Малин.

– Что у него такое же право у адвоката, как у шлюхи на медицинскую страховку, – ухмыляется Дайте. – Адвоката он получит, когда ему предъявят обвинение в преступлении, согласно двадцать первому параграфу, что, в свою очередь, предполагает первоначально информирование о соответствующих подозрениях.

Мальте сидит, демонстративно скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула.

Одет он в майку и джинсы, висящие на бедрах. Худой, на грани истощения. Тонкие русые волосы сальными прядями облепили лицо, испещренное шрамами от акне. Взгляд равнодушный и скучающий, словно он в метро, а не на допросе в полиции.

Мы представляемся и садимся за стол.

Мальте хладнокровен, но вскидывает бровь при виде трех человек – обычно допрос ведут двое.

Малин уже собирается включить диктофон, как в дверь заглядывает Малик.

– Дайте, можно тебя на минутку?

– Это срочно? – капризно спрашивает Дайте.

– Это важно.

Дайте со вздохом нарочито медленно выходит из комнаты.

Малин включает диктофон и произносит стандартные фразы. Потом поворачивается к Мальте и прямо спрашивает:

– Ты знал Юханнеса Ахонена и Виктора Карлгрена?

– Нет, – чуть погодя отвечает он, не глядя на Малин.

– Никогда с ними не встречались?

– Нет.

Она кладет на стол перед ним снимки.

– Узнаете их?

– Нет, – отвечает Мальте, не глядя на снимки.

– Попрошу вас рассмотреть снимки, – говорю я.

Неохотно Мальте опускает взгляд и пожимает плечами.

– Не узнаете? – снова спрашивает Малин.

– Нет.

– Никогда не видели?

– Нет.

– Уверены?

– М-м-м…

– Согласно нашим данным, Юханнес Ахонен и Виктор Карлгрен покупали кокаин у людей, связанных с вами и Игорем Ивановым. Что вы можете на это сказать?

– Ничего, – равнодушно протягивает Мальте и начинает разглядывать ногти в свете лампы.

– Так вы отказываетесь комментировать тот факт, что они приобрели кокаин у членов вашей банды?

– Я этого не говорил, – вяло возражает Мальте, – сказал, что не комментирую ваше утверждение о том, что они купили кокаин у людей, которые, как вы утверждаете, связаны со мной.

Малин беспомощно смотрит на меня.

Этого можно было ожидать.

Опытного преступника так легко не расколоть. Недостаточно пары утверждений, чтобы заставить такого старого лиса, как Мальте, признать, что он сделал что-то противозаконное.

Пробую другую тактику. Кладу на стол фотографии, сделанные в морге.

– Этих молодых парней убили. У них вся жизнь была впереди. А кто-то отнял ее и выбросил их в море, как мусор.

Мальте спокойно смотрит на снимки разбухших тел, как будто ничего такого не случилось.

– Как жаль, – произносит он тем же монотонным голосом.

Малин вздыхает.

– Если вам что-то известно об этом, лучше сказать сейчас.

Мальте не отвечает.

– Ты что-то знаешь, Мальте? – спрашиваю я.

Он медленно поворачивается, и от его пустого взгляда у меня волосы встают на затылке. По телу пробегает холодок, хотя в комнате для допроса тепло, как в парилке.

Что-то блестит у него во рту. Золотой зуб.

– Нет, – говорит он. – Я ничего не знаю.

В комнате тишина.

– Где Игорь, Мальте? – спрашиваю я.

– Понятия не имею.

– А где он может быть?

– Может, купается.

– Купается?

Мальте сцепляет костлявые пальцы до хруста. Я вижу на его худом лице намек на улыбку.

– Да, погода же хорошая.

На лестничной клетке мы сталкиваемся с Дайте. Он тяжело пыхтит, словно после марафона. Под мышками темные пятна от пота.

– Ни-че-го! – процедила Малин.

– А-я-что-говорил? – выдохнул Дайте.

– Но ты мог ошибаться.

– Я никогда не ошибаюсь, – уверенно заявляет Дайте. – Я ошибся один раз, когда думал, что ошибаюсь. Но я был прав.