Вернувшись во Францию, посланные признались Мазарини, что им нещадно мешал испанский посол де Карденья. В то время испанец сворачивал свою деятельность в Англии и заодно ставил препятствия попыткам французов привлечь Лондон на свою сторону. Таким образом, еще во времена непризнанной всеми континентальными государствами Английской республики начиналась ожесточенная дипломатическая борьба между Францией и Испанией за расположение Оливера Кромвеля.

Джулио был раздосадован результатами миссии, но скрыл это, заметив, что «наша корона всегда побеждала остальные» и что надо пробовать еще завязать дружественные отношения с Англией, когда представится удобный случай. Что он впоследствии и сделал.

Тем временем во французской столице на заседании парламента 11 февраля советник Брийяк призвал коллег подумать о мире. Это произошло впервые после отъезда королевской семьи в Сен-Жермен. Брийяк заметил, что парижские буржуа более не в состоянии обеспечивать снабжение войск, рано или поздно именно парламенту придется за все расплачиваться, а при дворе, как ему известно, к предложениям о мире отнесутся благосклонно. Принятие решения было отложено. Воспрепятствовал этому не кто иной, как коадъютор Гонди. Хотя он чувствовал, что проигрывает игру, но еще питал некоторые надежды.

На следующее утро заседание парламента оказалось прерванным прибытием королевского герольда с посланиями парламенту, принцу Конти и прево парижских торговцев. Гонди с превеликим трудом удалось убедить магистратов не принимать королевского гонца.

Парижский коадъютор был сейчас поглощен мыслями о союзниках извне. Этим союзником могла быть только Испания. Гонди и аристократы-оппозиционеры предпочитали скомпрометировать парламент, обманом заставив его вступить в переговоры с испанцами и заключить с ними соглашение о помощи. И тогда лишенный свободы маневра парламент, Мадрид и генералы Фронды добились бы победы. Еще ранее Гонди говорил об испанских планах с генералами Нуармуртье и Легом, которые выехали во Фландрию, чтобы привести испанскую армию на помощь Парижу. Уже в марте испанцы вторглись в пределы Франции.

Первый министр почти сразу же оценил ситуацию. Он еще до нового года посылал своим агентам инструкции в Мадрид, чтобы они дали понять испанскому правительству, что поддержка «мятежников» во Франции спровоцирует новую волну оказания помощи восставшим каталонцам. И еще неизвестно, какая сторона окажется в выигрыше. Кроме того, в своих инструкциях кардинал якобы нечаянно указал, какие из фрондеров-генералов им подкуплены. Соответственно, их словам не следует верить. В конечном итоге Мадрид в лице своих послов Фуэнсальданьи и Писарро пока отказался от союза с фрондерами, без конца менявшими свои позиции.

Между тем парижский коадъютор неожиданно получил тайное известие, что командующий французской армией в Германии генерал Тюренн готов перейти на сторону Фронды. В марте армия Тюренна стояла у берегов Рейна, и он не спешил заявлять окончательно о своем решении лишь потому, что предварительно желал заручиться полной поддержкой своих командиров. Но армия не последовала за генералом. Тюренн был вынужден бежать в ландграфство Гессен-Кас-сель и пересидеть там бурю, разразившуюся над его головой.

В итоге, как заметил Ларошфуко, «и парламент, и народ, истощенные непомерными и малооправданными издержками и не доверяя почти в равной мере как способностям, так и благонадежности большинства своих генералов, вскоре после этого получили прощение короля».

В конце марта парламент вступил в переговоры с испанским послом Писарро, но только для того, чтобы передать предложение о мире королеве и правительству. Мадрид догадывался, чего еще можно ждать от Мазарини и кто сейчас выигрывает. Президенты парламента Моле и де Мем лично отправились с испанскими предложениями в Сен-Жермен.

Анна Австрийская приняла послов, однако не с тем, чтобы обсудить предложения Испании, а чтобы договориться об условиях примирения с парламентом. Именно на этом настаивал находившийся тогда в соседней комнате Мазарини. Парламентарии были обескуражены. Не раз переговоры оказывались на грани срыва. Но королева и первый министр твердо стояли на своем. Старик Моле даже потребовал прекращения переговоров…

Все же стороны договорились – деваться было некуда. Было решено собраться в Рюэле для решения всех проблем. Парламент направил туда депутатов, а от имени двора туда лично поехал Мазарини. Кардиналу уж очень хотелось почувствовать себя триумфатором. В жизни так мало бывает подобных моментов! А некоторые люди их вообще лишены. Джулио, таким образом, можно назвать счастливчиком – на его счету подобных минут в жизни было немало. Своим присутствием конференцию в Рюэле почтил и герцог Орлеанский.

Наконец, 1 апреля 1649 года долгожданный мир был заключен. При этом каждая из сторон не чувствовала себя побежденной. Джулио Мазарини – оттого, что парламенту пришлось отказаться от своего требования отставки первого министра и в течение восьми месяцев он не имел права собираться на совместные заседания. Парижский парламент – оттого, что была практически восстановлена довоенная ситуация и Мазарини пришлось примириться с невозможностью силой взять обратно уступки, вырванные у правительства в 1648 году. А в сущности, ни королева, ни парламент, ни группировка фрондеров во главе с Гонди не были удовлетворены условиями заключенного соглашения. В результате из политиков на тот момент выиграл по-настоящему лишь один человек – принц Конде.

Триумф длился недолго – всего лишь несколько минут. Затем пришло отрезвление. Кардинал Мазарини уже на следующий день после заключения мира отчетливо представлял себе, что в скором времени гражданская война может разгореться столь сильно, что все пережитое им до сих пор покажется ничем по сравнению с предстоящими трудностями.

«Один из величайших пороков человеческих состоит в том, что в несчастьях, постигших их по их же собственной вине, люди, прежде нежели искать средства от бед, ищут, как бы оправдаться; зачастую они потому-то и находят эти средства слишком поздно, что не ищут их вовремя», – писал Поль де Гонди после заключения злосчастного, по его мнению, мира. Он писал о себе самом и своей партии. В те дни парижский коадъютор также заметил: «Те, кто думает, что вождь партии является ее господином, не понимают, что такое партия».

Воистину он был прав, ибо тогда ему мало что удавалось сделать. После 1 марта группировка Гонди, не имея реальной военной силы и лишившись поддержки парламента, занимала выжидательную позицию. В этой клике только ее вождь предвидел результаты мирного соглашения. Когда герцогиня де Бульон спросила у посетившего ее с визитом коадъютора:

– Кто мог это предвидеть? Разве подобная мысль хоть однажды приходила Вам в голову?

– Нет, сударыня, я не предполагал, что парламент заключит мир нынче, но я предполагал, что если мы предоставим ему свободу действий, он заключит его на дурных основаниях; я ошибся только в сроке, – ответит тот.

Тем не менее Гонди не считал заключение мира концом борьбы. Ему и другим оппозиционерам еще было на что рассчитывать. Война сразу никогда не утихает, тем более при таком компромиссе. Передышка наступила, но весьма сомнительного свойства.