Анна Австрийская тоже в немалой степени внесла свою лепту в «вербовку» парижского коадъютора. Королева была лично оскорблена принцем Конде, осмелившимся быть с нею непочтительным. В октябре 1649 года он уговорил одного из своих людей, капитана гвардейцев Жарзе, заявить во всеуслышание о своей любви к регентше и начать настойчиво ухаживать за ней. Сначала Анна посмеялась, но затем прилюдно высмеяла воздыхателя и запретила являться ко двору. Конде воспринял это на свой счет и в грубой форме потребовал, чтобы «влюбленного» снова приглашали на вечера королевы.

В результате Анна сблизилась с Гонди при посредстве старой подруги де Шеврез, дочь которой украшала его ночи, впрочем, как и ряда других придворных. Королева тайно встретилась с ним в монастыре и дала понять, что он может надеяться на кардинальскую мантию, если перейдет в ряды ее сторонников. Коадъютор остался полон восхищения этой женщиной: сейчас ее действия, как и вся ее предыдущая жизнь, напоминали роман.

Вечером 17 января 1650 года три человека – Мазарини, Анна Австрийская и герцог Орлеанский – допоздна мирно играли в карты в покоях королевы. Далеко за полночь в Пале-Рояле погас свет. Хотя план проведения завтрашней акции был уже давно готов, игроки до мельчайших деталей вновь обсудили каждый свой шаг.

А теперь следует остановиться на событиях, следствием которых явилась настоящая битва титанов – и военная и дипломатическая, – титанов по имени Мазарини и Конде…

Арест принца Конде был тщательно подготовлен и назначен на ближайший Королевский совет. Первый министр, королева и присоединившийся к ним герцог Орлеанский решили одновременно арестовать принца Конти и герцога Лонгвиля, рассчитывая этой мерой предупредить возможные беспорядки, которые могли возбудить предпринимаемые ими шаги. Все эти господа по настоянию госпожи де Лонгвиль и ее возлюбленного Ларошфуко с некоторых пор избегали находиться в Пале-Рояле одновременно. Правда, они не были убеждены, что такой образ действий и в самом деле необходим для их безопасности – скорее они не появлялись вместе, идя навстречу пожеланиям друзей. А бесстрашный на войне и прямолинейный в политике Конде вообще мало придавал значения чьим-либо советам и уже видимым тучам, сгущавшимся над его головой.

Между тем Мазарини, уже изрядно исколотого насмешками принца, так и подмывало напоследок поиздеваться над ним. Накануне 18 января 1650 года кардинал сообщил Конде, что хочет после Совета арестовать де Кутюра, возглавлявшего людей, которые готовили против принца заговор. Более того, первый министр попросил принца взять на себя труд приказать жандармам и легкой кавалерии короля сопровождать арестованного в Венсеннский замок во избежание беспорядков. Конде отнесся к словам Мазарини с полным доверием, дав себя обмануть. По иронии судьбы принц принял все необходимые меры предосторожности, чтобы его самого беспрепятственно отвезли в тюрьму. Для находившегося тогда в Шайо герцога де Лонгвиля Джулио тоже нашел достойное его особы поручение. Принц Конти не выезжал из Пале-Рояля вообще.

Утром 18 января у Анны Австрийской от напряжения сдали нервы. Она объявила себя нездоровой и не вставала с постели. В покоях королевы сидела мать Конде, что вконец расстраивало Анну. Сам принц тоже зашел к королеве осведомиться о ее самочувствии, а затем присоединился к брату и герцогу де Лонгвилю.

В такой ситуации лишь Джулио сохранял полное самообладание. Герцог Орлеанский с утра тоже нигде не показывался и перед заседанием Совета тихо занял свое место. Мазарини передал королеве, что все готово и она может пожаловать в Совет. Для его людей это был условный сигнал.

Так вечером этого январского дня принцы Конде, Конти и герцог де Лонгвиль, едва войдя в галерею у покоев Анны Австрийской, были арестованы капитаном ее гвардейцев Гито. Изумленные принцы не оказали сопротивления. Немного спустя их усадили в карету короля, поджидавшую у Малых ворот дворцового сада. Конвой оказался слабее, чем можно было предположить. Возможно, так и было рассчитано, чтобы не возбуждать ненужные толки. Никогда еще особы столь высокого положения не препровождались в тюрьму столь малым числом людей: всего насчитывалось шестнадцать всадников да еще помещавшиеся вместе с арестованными в карете стражники. По пути в Венсенн карета опрокинулась, но никто не сделал попытки освободить арестованных.

Операция прошла почти бесшумно. Джулио мог ликовать, но, помня предыдущие события, не торопился. И был прав. Принцы отнюдь не печалились, не проливали слезы, вели себя с достоинством и всем своим поведением выказывали презрение к их тюремщикам. Они чувствовали, что Мазарини еще не одержал победы. В замке не оказалось постелей, и первую ночь арестованные провели за игрой в карты. Конде, демонстрируя отличное настроение, беседовал с офицером охраны об астрологии. Ведь не все было потеряно. За стенами замка оставались верные союзники. В тот же день должны были арестовать еще герцогиню де Лонгвиль, Ларошфуко, Тюренна, Бульона и других членов и сторонников клана Конде. Но большинству из них удалось скрыться.

После дня ареста высокородных особ первый министр вел себя тихо и осторожно. Ссора с Гонди о браке не зашла далеко: коадъютор все же утаил от герцога де Бофора намерение королевы и Мазарини арестовать принцев. Бофор на это обиделся, но хитрый Гонди объяснился с ним при свидетеле – герцогине де Монбазон – и извлек из кармана патент на звание адмирала. Эта подачка была заранее им оговорена с первым министром. Более того, кардинал подружился с госпожой де Монбазон, зная, каким влиянием она пользуется в свете. Он поведал ей, в каком был отчаянии, когда, попавшись на уговоры де Шеврез и коадъютора, был вынужден утаить от нее арест принцев.

Подобной тактикой Джулио хотел нарушить аристократические связи и прочность отношений в клане Конде: от этого во многом зависело дальнейшее развитие событий. Перед первым министром стояла проблема: удастся ли оставшимся на свободе мобилизовать для сопротивления власти всех зависимых от Конде людей или в критический момент выявится эфемерность клановых связей? И что важнее – сохранят ли они верность дому Конде или подтвердят свою лояльность короне? Именно перед таким выбором оказались многие дворяне провинций, где была особенно значительной клиентела Конде – Нормандии, Бургундии, Берри.

Парижский парламент, видевший под влиянием Гонди в принце своего врага, вначале отнесся к аресту Конде, Конти и Лонгвиля с одобрением. И двор на первых порах с легкостью подавлял отдельные очаги сопротивления приверженцев Конде.

Герцогиня де Лонгвиль и Тюренн, тайно покинув Париж, отправились в Нормандию с целью взбунтовать провинцию. Губернатором Нормандии был арестованный Лонгвиль. Однако клиентская привязанность здесь уступила верноподданническим чувствам, и попытка Анны-Женевьевы не увенчалась успехом. Агенты Мазарини хорошо поработали в Нормандии. В результате герцогиня, Тюренн, Ларошфуко и мадам де Конде оказались в столь затруднительном положении, что вынуждены были просить помощи у испанцев. Особенно тогда отличился Ларошфуко: без устали созывал всех друзей и единомышленников, формировал полки, собирал деньги, где только мог. Герцог даже нанял на службу немецкого полковника Бенца с его наемниками.