Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эренбург, пользуясь своими связями, следил за судьбой злополучного письма. Он узнал, что его публикация явится сигналом для начала уже спланированных и согласованных действий всех идеологических, партийных и советских организаций, МГБ, милиции, а также добровольцев из населения по сбору, отлову, погрузке в товарные вагоны и транспортировке евреев в непригодные для человеческой жизни районы Сибири. Среди уже намеченных антисемитских мероприятий была публичная казнь врачей-евреев на «Лобном Месте» средневековых казней на Красной площади перед Кремлём.
Вряд ли что-то можно было бы остановить после публикации этого «обращения видных евреев». Поэтому, когда в конце января 53 года он узнал, что письмо с уже собранными подписями передано Сталину для окончательного редактирования и одобрения к публикации в главной советской ежедневной газете «Правда», Эренбург понял, что наступил критический момент.
Пренебрегая колоссальной личной опасностью вмешиваться в дела вождя (ведь Сталин не стал говорить с ним по телефону), Эренбург написал письмо Сталину. Затем он отпечатал его в секретном машинописном бюро газеты «Правда» и переслал его лично Сталину с помощью редактора газеты «Правда» Шипилова. Тот отправил к Сталину всегда находившегося в редакции секретного правительственного курьера. Эренбург всё это сделал в течение одного дня, так как завтра, как это сказал ему по секрету Шипилов, уже было бы поздно. В разговоре со мной, через четыре с половиной месяца после этого, Илья Григорьевич был явно взволнован и сам удивлялся своей смелости и тому, как ему это удалось.
Через неделю прямую телефонную линию со Сталиным у него не отключили, и Эренбург позвонил Хозяину ещё раз, что уже было неслыханной дерзостью и прямой опасностью. Сразу взяв трубку, помощник Поскрёбышев сухо, но вежливо сообщил, что письмо Эренбурга находится у товарища Сталина. Это было хорошей новостью. Однако затем он передал слова «Самого Хозяина»: «пусть подписывает». Это уже было плохой новостью для советских евреев и, возможно, для самого Эренбурга. То, что Сталин не захотел говорить с Эренбургом, могло означать и сомнения вождя, и всё, что угодно, включая царское недовольство. После этого звонка Эренбург каждый день ждал своего (и семьи) ареста и Лубянской тюрьмы целый месяц, вплоть до смерти Сталина и закрытия «дела врачей».
Сцена 4. Дипломатия Эренбурга
За прошедшие 20 веков со времени разрушения Второго Храма массовые убийства евреев случались много раз и в разных странах. Наиболее масштабными считаются: арабо-мусульманская резня евреев в Йемене, Аравии, на всём Ближнем Востоке и Севере Африки во времена зарождения ислама; массовое уничтожение евреев в средневековой Европе; резня, устроенная украинцами и казаками Богдана Хмельницкого на Украине примерно 400 лет тому назад; еврейские погромы в царской России на рубеже ХХ века; погромы во время Гражданской войны в 1918–1921 годах, и Холокост во время Второй мировой войны. Такое же несчастье должно было случиться в 1953 году на территории СССР и его европейских сателлитов.
Фотография еврейского Праведника и Героя Илья Эренбург в начале пятидесятых годов
Во время нашей беседы Эренбург сказал, что до 1953 года он уже несколько раз направлял политику и пропаганду СССР на пользу евреев и всех порядочных людей, и я запомнил его слова, которые тогда меня сильно удивили: «моя дипломатия». При жизни и после смерти Эренбурга ругали и дискредитировали слева и справа, называя его, то сталинским угодником и приспособленцем, то засланным агентом сионизма и иностранных разведок. На самом деле он в критический момент добровольно выступил послом-дипломатом и защитником еврейского народа от всевластного советского диктатора Сталина.
Эренбург частично пересказал мне своё письмо Сталину. Он заметил, что оно было написано с учётом психологии и характера Сталина. Что же было такого в письме Эренбурга, чтобы, хотя бы на короткое время остановить локомотив следующего Холокоста евреев? В своём письме Эренбург не просил Сталина пожалеть евреев, не перечислял их заслуги перед страной и не сообщал о том, как евреи любят советскую власть и лично товарища Сталина. Наоборот, Эренбург потакал злобным измышлениям вождя, призывая к «беспощадной борьбе против еврейского национализма, который при данном положении неизменно приводит к измене Родине». Более того, Эренбург подверг критике текст письма «еврейской общественности» за использование слов «еврейский народ».
Действительно, в своём последнем труде «Марксизм и вопросы языкознания» Сталин доказал всему прогрессивному человечеству (кстати в унисон с Гитлером), что евреи есть, а еврейский народ уже не существует 2000 лет. Обратив внимание на эту грубую терминологическую ошибку, Эренбург затронул живую струну в душевной балалайке царя Иосифа, который дал указание исправить проект письма в газету «Правда». Исправления и их согласования притормозили на полторы недели локомотив советского Холокоста, что тоже принесло пользу.
Эренбург также написал, что письмо представителей еврейской общественности может быть истолковано зарубежными врагами и даже друзьями СССР как проявление антисемитизма. Конечно, это ошибочное толкование правильных тезисов письма, но сейчас, как никогда, важно сплотить ряды борцов за мир во всём мире. А среди этих борцов за мир во многих странах Европы и Америки идут в первых рядах евреи. После ужасов германского фашизма Эренбургу, как представителю СССР, будет трудно объяснить «западной общественности позицию советской власти». И так далее, в том же духе доверительной беседы врача-психиатра с шизофреником, ставшим вождём «всех народов» и самым могущественным правителем в одном ряду с Александром Македонским и Чингисханом.
Как Эренбург сказал, в своём письме он дал понять Сталину, что движение за мир в случае избиения советских евреев может оказаться под угрозой. Это был важный для Сталина фактор, и это стало практически единственным аргументом Эренбурга и шансом отвратить уничтожение советских евреев. Нормальным людям очень трудно понять и принять перевернутую логику жестокого диктатора. Для него блеф и демагогия определения «еврейский народ» и кампании «борьбы за мир» были наверняка важнее, чем право на жизнь трёх миллионов ни в чём не