— Иероглифы какие-то… — заметил Борис, пролистав книжку.

— Профессор, о котором я тебе говорил, писал. Я сам не смог толком понять, что там.

— Хорошо, Майк, я принимаю твой дар для Церкви. Иди с миром.

«Да, — думал Майкл, стоя на улице. — Вот теперь я точно могу идти с миром в душе. Теперь я спокоен — книжку никто не украдет, не расшифрует и не использует во вред. И я не буду чувствовать себя обязанным бежать, чтобы взорвать эту бомбу».

* * *

Борис разбередил Майклу душу. Жизнь складывалась как нельзя лучше: бизнес открылся, беременность Мэри-Энн протекала без осложнений. Майклу разрешили пригласить свидетелей на свадьбу, он без колебаний позвал Джулиана и Хуану.

И тут его одолела тоска.

Людмила снилась каждую ночь. После таких снов Майклу трудно было с невестой. Он твердил себе, что иного выхода нет, Людмилу нужно забыть, от нее ничего, кроме горя, нет. Но не мог. Он закрывал глаза, лаская Мэри-Энн, и воображал, что снимает платьице с Людмилы. Под руками оказывалась не хрупкая фигурка почти девочки, а грузное тело взрослой женщины. Не противной, но и не любимой. И Майкла будто в ледяную воду окунали.

Мэри-Энн он говорил, что очень боится потерять ребенка. Она относилась с пониманием, но убеждала, что страшного не случится. Она регулярно посещает врача, тот советует ей ни в коем случае не прекращать половую жизнь. Майкл кивал, сохраняя недоверчивый вид. Пусть лучше невеста примет его за параноика, чем догадается о подлинной причине его слабости.

Если бы не депрессия, Роберту не удалось бы подцепить Майкла на крючок.

— Неплохая сегодня погода, — заявил сосед, без спросу заходя в комнату.

Майкл не стал шевелиться. Валялся на койке рожей вниз, интереса не проявлял.

— Лето… — продолжал Роберт.

Майкл промолчал. Какое, на фиг, лето в аду?! Здесь круглый год поздняя осень. Разбивать срок, за который дрянная планетка обращается вокруг слабенького солнца, на времена года — натуральное кощунство.

— Майк, — позвал Роберт, понизив голос. — Тут шанс уникальный появился. Ты не хочешь выбраться из колонии на законных основаниях?

— Я и так выберусь У меня свадьба через четыре дня.

— Нет, ты не понял. Ты женишься и переедешь в таун, но останешься узником. Ты выберешься из-за забора, то есть изменишь условия только формально. А я говорю о досрочном освобождении.

Голосок у него звучал вкрадчиво. Майклу лень было поворачиваться, чтоб посмотреть, сладенькая у демона-искусителя рожа или нет. Но предложенный соблазн оказался сильным. Майкл, как и мириады других погубителей души, сказал себе: «Ну что такого, если я просто выслушаю его? Я всегда могу отказаться».

Он сел и взъерошил волосы.

— При комплексе иногда проводят испытания, — нашептывал Роберт. — На людях. Знают об этом единицы. Перед испытанием человеку выписывают полную амнистию.

— Интересно, за какие шиши…

— Ни за какие. Понимаешь, испытания разращено проводить только на добровольцах. Узник по определению добровольцем быть не может, потому что лишен свободы.

— Можно подумать, кто-нибудь сумеет докопаться… Не смеши.

— Ошибаешься. Комплекс часто проверяют. Всякие государственные инстанции. В документацию они влезть не могут, с сотрудниками поговорить — тоже. Потому цепляются по мелочам. Допустим, проверить, кто участвует в испытаниях. В таких делах всегда много заморочек.

— А я думал, здесь вообще нет госчиновников.

— Есть, а как же. И много. Большинство куплено Железным Кутюрье с потрохами. Но никто из них не станет его покрывать, если всплывет инфа о том, что испытания проводят на заключенных. Это ж скандал будет охрененный! Поэтому заключенных амнистируют за пять минут до начала испытания. Всем понятно, что человека просто купили за обещание свободы, а формально придраться не к чему.

— И куда они потом деваются, эти освобожденные?

— Кто как. Кто выживает, оседает тут же, в тауне. Теоретически можно улететь куда-нибудь, но откуда ж у каторжника деньги на билет?

«А у меня будут, — подумал Майкл. — Ох, вовремя мне Ник Харри с его деловым предложением подвернулся…»

— Что значит, кто выживает?

— То и значит. Риск большой, многие гибнут.

— Нет уж, спасибо, дорогой друг, — Майкл сделал вид, что собрался завалиться обратно на койку. — Покончить с собой я успею всегда. Без всяких амнистий.

— Майк, так я не зря сказал про уникальный шанс. Тут знать надо, что испытывают. Я ведь инженер, я степень риска оценить могу. В комплексе сейчас работают над пассажирским джамп-кораблем. Если идти на испытание двигателя, то это верная смерть — ничего еще не отлажено. А человек, который пойдет завтра, выживет, потому что будут проверять противоперегрузочные капсулы. Чепуховое дело, капсулы уже давно опробованы, надо для производства оформить документы. Сделают восемь серий по четыре захода каждая — и ты свободен.

— И что требуется от меня?

— Ничего. Тебя положат в капсулу, подадут максимальную нагрузку. По правилам, пассажир даже сознания терять не должен, так что сильно ты не пострадаешь. Вот и сам думай, насколько это серьезный шанс.

— Не верю. Ты бы сам пошел.

Роберт тяжело вздохнул.

— Видишь ли, Майк… Мне уже не нужно.

— Что, Железный Кутюрье сократил срок? — съязвил Майкл.

— Нет, — совсем тихо сказал Роберт. — У меня… В общем, я не жилец, Майк. У меня рак правого легкого. Мне два месяца осталось.

— Извини.

— Да ничего. Я стараюсь держаться. Но, сам понимаешь, в таком состоянии на многое смотришь иначе. Я еще с отцом Патриком поговорил тогда… Словом, это грех, если я использую на себя такой шанс. А Джулиану отдавать его не хочу. Можешь смеяться, но не могу ему простить, что он перехватил у меня Хуану. Я подумал — у тебя ребенок скоро будет. У меня нет детей, но есть племянники. И ты единственный из нас всех, про кого можно сказать, что пострадал вообще ни за что. Ты же никакими разработками не занимался и никаких бонусов с этого «третьего изотопа» не имел бы в любом случае. В отличие от нас всех

— Меня Ник Харри не отпустит: Пока я в колонии, я ему подконтролен. Хрен он позволит мне получить свободу, ему ж невыгодно — как он на меня в случае чего надавит?

— А от него это не зависит. Тебя из комплекса вызовут, а он обязан будет выделить сопровождение и прислать документы, и все. Здесь колония ради комплекса, а не наоборот.

— И когда надо решать?

— Сейчас.

Майкл задумался. Свобода! Да, он хотел на волю. Очень. Больше всего на свете. Но не верилось, что вырваться из тюрьмы можно так легко. Чуял он подвох, причем серьезный.