С этого же поста, который периодически модернизировался, вёлся перехват сообщений из центра управления космическими полётами НАСА на мысе Канаверал в соседнем с Кубой штате Флорида, перехватывалась информация, передаваемая с американских связных спутников, по наземным телекоммуникационным кабелям, и между коммерческими и военными воздушными и морскими судами.

Контингент центра насчитывал почти тысячу специалистов, не считая членов их семей. Но Вячеслав пока был холост.

Вопреки повсеместным привычкам многих холостых офицеров Советской армии своё свободное время в основном занимать женщинами, пьянками и картами, за границей такое поведение было недопустимо, и нарушивших режим быстро отправляли обратно домой.

Поэтому в Лурдесе многие из них, в том числе и Вячеслав, в своё свободное время занимались самосовершенствованием, спортом и туризмом.

Иногда командование загружало свободных от брачных уз офицеров общественно-полезной работой.

Вячеславу, как свободно испано-говорящему, выпала доля контактировать с местным населением, вести так называемую шефскую и культурно-просветительную работу, в частности организовывать экскурсии для своих офицеров по Гаване и её окрестностям.

Всё чаще и чаще «нашего кубинца» можно было видеть в кубинской столице, где его местные жители принимали за своего. Этот дар позволял ему иногда выполнять в Гаване и частные поручения своего командования.

Несколько раз ему поручали выступить с лекциями о международном положении в кубинском университете и на предприятиях города, но без раскрытия своего имени и гражданства. Для своего прикрытия Вячеслав стал использовать имя «Камрад Рауль», представляясь слушателям аспирантом Гаванского университета – преподавателем марксизма-ленинизма.

Со временем он неплохо изучил город и его обитателей, став даже популярным среди студентов Гаванского университета, которые его уже считали своим.

– «Что-то наш Гаврилов-Кочет уж очень хорошо вжился в образ, адаптировался к внешней среде, практически ассимилировался в кубинца!?» – как-то сетовал замполит командиру их воинской части.

– «Да он фактически внедрился в местную среду обитания! Даже почти говорит на местном диалекте!» – соглашался тот.

В общем, служба Вячеслава Платоновича Гаврилова-Кочета протекала полезно и интересно. Он даже получал от неё удовольствие.

Во время прослушивания многочасовых записей необъятного количества, в общем-то, пустых телефонных разговоров, реагируя на ключевые слова, он вдруг вылавливал из этого потока мусора интересные сообщения. В определённое время Вячеслав с удовольствием снимал надоевшие ему наушники и полностью переключался на свою тетрадь для секретных записей, обобщая и анализируя на скорую руку записанную стенограмму, в итоге готовя ежедневную докладную записку своему непосредственному командиру.

Единственное, что в этот счастливый период нарушило его интересную и размеренную жизнь и службу, была ноябрьская телеграмма отца из Москвы о кончине Петра Петровича Кочета. Но командование не смогло отпустить сверх загруженного лейтенанта на похороны деда, ограничившись дежурным соболезнованием ему и отправкой аналогичной телеграммы в Москву.

В общем, Вячеславу было грех жаловаться на службу. Однако его всё же упорно тянуло непосредственно на поле боя невидимого фронта. Ему интереснее было бы поработать в горячих точках планеты, например, в испано-говорящих странах, которые в борьбе за свою независимость получали военную помощь Советского Союза.

И такая возможность ему вскоре представилась.

В 1989 году возникли новые международные проблемы, требующие пристального внимания советской разведки – Первого Главного Управления Комитета Государственной Безопасности СССР.

Этому способствовала начавшаяся в СССР перестройка, демократизация нашего общества, изменение системы общественных отношений и коренные изменении во внешней политике нашего государства.

И хорошо, что с 6 февраля того же года советской разведкой стал руководить генерал-лейтенант Леонид Владимирович Шебаршин.

Он был коренным москвичом, ребёнком пережившим войну. В 1958 году закончил восточный факультет МГИМО. После окончания 101-ой разведшколы с 1962 года служил в советской разведке в Индии и в Иране.

Он не был карьеристом, поэтому никогда не стремился на близкое к высоким сферам место. Ведь у него давно возникло предубеждение к этим сферам, причём по чисто человеческим мотивам. Ему никогда не нравилась атмосфера загадочности, всезнания и всесилия окружавших его представителей верхов, часто за своей чванливой самоуверенностью скрывавших пустоту.

И хотя при назначении на это пост в кремлёвских коридорах он почти физически ощутил атмосферу власти, у Леонида Владимировича в итоге сработала старая служивая мудрость – ничего не просить, но и ни от чего не отказываться.

Его заместителем остался, бывший им ещё с 1983 года и курировавший операции в Северной и Южной Америке, тоже честный, добрый и совестливый Николай Сергеевич Леонов, долгое время до этого бывший заместителем начальника информационного управления ПГУ, и пригласивший в своё время к себе на работу нынешнего своего начальника.

Николай Сергеевич был чрезвычайно авторитетен, весьма эрудирован, интеллигентен, излагал мысли чётко и ярко, свободно говорил по-испански и хорошо знал Латинскую Америку. Он был даже лично знаком со многими выдающимися деятелями континента.

Поэтому оба генерала были доками в информационно-аналитической области. Но оба они периодически с удовольствием погружались и в живое оперативное дело.

В феврале того же года Шебаршин и Леонов совершили визит на Кубу. И хотя в этот период уже проявилась некоторая натянутость в отношениях между нашими странами, вызванная горбачёвской перестройкой, Фидель и Рауль Кастро с радостью встретили своего старого приятеля – Николая Сергеевича Леонова и его нового начальника.

Но сначала гостей для отдыха после перелёта свозили в знаменитую гаванскую таверну «Бодегита дель Медио». В былые времена она была местом сбора артистической и писательской богемы Гаваны, проводившей здесь время в бесконечных литературных и политических спорах, пропивавшей здесь свои гонорары и оставлявшей на стенах автографы. Тогда это было разрешено всем желающим. Стены этой таверны, изукрашенные бесчисленными карандашными, чернильными и сделанными ещё чем-то росписями, были увешаны старинными плакатами, газетными вырезками, фотографиями и даже мелкими банкнотами почти всех стран мира.

Но главной её достопримечательностью была собственноручная подпись у барной стойки самого Хемингуэя, часто посещавшего эту таверну, и выпивавшего здесь мохито – разбавленный ром со льдом и свежесорванными листочками мяты.

К вечеру, после небольшого отдыха в гостинице, уже изрядно разогретых московских гостей официально принял сам кубинский руководитель.

Шестидесятичетырёхлетний Фидель Кастро, более тридцати лет несущий единоличную ответственность за судьбу Кубы, за каждое своё решение, формировавшее кубинское общество по его замыслу, принял советских гостей поздно, в одиннадцать часов вечера. Их беседа фактически свелась к трёхчасовым размышлениям кубинского руководителя вслух. Он говорил медленно, ни о чём не спрашивая гостей. От работавших мощных кондиционеров в кабинете кубинского руководителя было даже прохладно.