питаю. Если я договорился насчет овец — надо было унавозить огород — не с ним, а с Лингиньясом, то это чтобы не подумали, что, после того как меня выгнали с фабрики как собаку, я стану подъезжать к брату мастера…

В четыре часа Орасио бросил мотыгу, собираясь идти на фабрику, и Раваско внезапно пожалел, что остается один, забытый всеми; земля, которую еще предстояло перекопать, показалась ему враждебной.

На следующий день, когда Орасио вернулся на огород, Раваско там не было. Соседи видели его рано утром — он входил в церковь. Женщины даже посудачили по этому поводу, так как Раваско никогда не бывал в церкви и, подобно Трамагалу, постоянно злословил по адресу священников. Несколько позднее видели, как он вышел, прислонился в углу, помочился кровью и затем снова вернулся в храм… С тех пор Раваско, который все больше тощал и желтел, ежедневно ходил в церковь, и жители поселка уже не обращали на это внимания. Однако вскоре он перестал там показываться; говорили, что он слег, корчится от боли и отчаянно стонет…

Тем временем похолодало. Как-то на рассвете Орасио проснулся от плача ребенка. Потом послышалось:

— Мама! Мама! Мне холодно!

Проснулись и остальные дети. Вслед за своим братишкой они захныкали:

— Мне тоже! Мне тоже холодно!

Жулия накричала на них, потом поднялась и укрыла детей всеми лохмотьями, которые нашлись в доме. Но она понимала, что этого недостаточно: она спала под одеялом, единственным, которое у нее осталось, и все же дрожала от холода.

Жулия подошла к кровати, взяла одеяло и накрыла им детей. Потом взглянула на отрез материала, который накануне начала обрабатывать. Это была красивая и дорогая шерсть — ее могли купить только богатые люди. Жулия вспомнила, как однажды, в такую же холодную ночь, она накрыла куском материи спящих детей, и наутро младший — чистый бесенок — порвал шерсть гвоздем. Боясь, как бы за это ее не лишили работы, Жулия заплатила тогда изрядную сумму за штопку…

«Если мы с мужем укроемся, ничего не случится». Жулия взяла отрез и, улегшись в постель, покрыла им себя и мужа, а сверху набросила пальто. Она лежала, стуча зубами. Эрнесто продолжал жаловаться в темноте:

— Холодно! Дай чем-нибудь покрыться…

— Больше нечем! Спи!

Некоторое время Орасио ничего не слышал. Но вот внизу раздались шаги: Жулия встала, сняла со своей постели пальто и укрыла Эрнесто.

На другое утро, солнечное, холодное, Орасио и Рикардо по дороге на фабрику встретили каменщиков с инструментами, таких же озябших, как и они. Ни Рикардо, ни Орасио не удивились этой встрече — в округе строилось несколько фабричных зданий. Но в полдень одна из женщин, которые принесли мужьям обед, сообщила важную новость: в Пенедос-Алтос началась постройка домов для рабочих и мелких служащих. Все утро туда шли землекопы и каменщики, то и дело проезжали грузовики с материалами.

После конца смены все рабочие — и ковильянцы, и жители Алдейя-до-Карвальо — пошли по дороге к тому месту, откуда открывался вид на Пенедос-Алтос. То, что они увидели, подтверждало слухи: уже начали рыть котлованы под фундаменты; повсюду возвышались кучи земли и кирпича. В глубине строительного участка вырос крытый железом барак.

Орасио глядел на все это, охваченный восторгом. «Нельзя было найти лучшего места. Оттуда хорошо виден Ковильян, и дома будут буквально в двух шагах от фабрики. Жить там — одно удовольствие».

В последующие дни, шел ли Орасио на фабрику или возвращался оттуда, он всегда останавливался посмотреть на строительство; он интересовался им так, словно воздвигали его собственный дом. Многие рабочие после смены побывали на стройке. В этот час каменщики, кончив работу, сидели в бараке. Он был разделен на каморки, там валялись лохмотья, грязные одеяла и разная кухонная утварь. Часть барака была занята под склад, где хранились инструменты, там же находился стол производителя работ; на стене висели разрисованные яркими красками проекты строящихся домов… Орасио и его товарищи долго стояли, молча рассматривая их. Дома эти, большие и маленькие, выглядели на чертежах очень красивыми и походили на те, что Орасио видел в Эсториле, когда служил в армии.

— Хороши! — воскликнул Белшиор.

— Да, ничего не скажешь! — отозвался один из каменщиков. — Я бы охотно арендовал такой домик.

В воскресенье Орасио сообщил Идалине приятную новость: «У нас будет дом… Муниципалитет уже начал строить дома для рабочих. Теперь мы скоро поженимся».

По дороге из Мантейгаса Орасио ломал голову над тем, у кого бы занять денег — ведь свадьба будет стоить немало, — но так и не придумал: все его знакомые в Алдейя-до-Карвальо, кроме, пожалуй, Мануэла Пейшото, были не богаче его самого. Но и Мануэл с трудом сводил концы с концами, недаром он не так давно продал несколько овец. В Мантейгасе Орасио знал людей со средствами, но он не надеялся, что они согласятся помочь ему. Он мог обратиться к Валадаресу, но именно у него Орасио не хотелось брать в долг. Не будь пожара, он, пожалуй, попросил бы у Валадареса конто. Но теперь, хотя после пожара прошло уже много времени, ему неприятно было говорить о деньгах со своим бывшим хозяином.

Около одиннадцати Часов вечера Орасио вернулся в Алдейя-до-Карвальо. Проходя мимо лачуги Раваско, он увидел у дверей группу женщин. Раньше, чем ему сказали, Орасио догадался, что случилось. Из дома доносились причитания Марии-Антонии:

— Боже, что теперь со мной будет? Что будет со мной и с детьми?

Орасио подошел ближе. Среди женщин он увидел Жулию.

— Он умер вчера вечером, сегодня его похоронили, — сказала она. — Мы пришли побыть немного с Марией-Антонией, бедняжка никак не может успокоиться…

Орасио хотел было войти, но, не зная, какими словами утешить вдову, передумал.

Завернувшись в шали, соседки расходились. Из дома по-прежнему слышались причитания:

— Боже, что со мной будет?

Женщины спускались по склону. Орасио, подавленный, шел вместе с ними.

— Несчастная! — сказала Жулия. — Осталась одна… а теперь такая трудная жизнь…

Позабыв про Марию-Антонию, кумушки принялись судачить о дороговизне — это была их любимая тема. В прошлом году килограмм того-то стоил столько-то, а теперь — вдвое больше… Сардины тоже вздорожали вдвое… А картофеля вообще не купишь, он на вес золота.

— В Ковильяне еще хуже, — заявила Жулия. — Здесь люди хоть обрабатывают свои участки… все-таки подспорье. А в Ковильяне на все нужны деньги. Я была на прошлой неделе в гостях у свояченицы — тамошние женщины не знают, как сводить концы с концами. Того, что зарабатывают мужья, не хватает даже на еду, у них все заложено…

Соседки