– Как, Нат? – удивилась Лавиния и с подозрением посмотрела на него. – Я и не знала, что тебя интересуют подобные вещи.

– У Софи исчезли ее ожерелье и кольцо. До прошлой недели я ни разу не видел ее без обручального кольца, и она всегда появлялась в свете со своим ожерельем из жемчуга. Но на суаре она вдруг пришла без них. – Кольца на ней уже не было накануне ночью, но понятно, что он об этом умолчал.

– Может, она их потеряла? Или их украли?

– Или она заложила вещи в ломбард.

Ум его отказывался произнести окончательный приговор, но сейчас у него в мозгу отчетливо прозвучало это отвратительное слово: «шантаж».

Но что могла Софи сделать такого, чтобы стать жертвой шантажа?

– И ты хочешь попытаться найти их? – спросила Лавиния.

– Это может оказаться напрасным трудом, – признал Натаниель. – Имей в виду, Лавиния, мы с тобой должны выглядеть разорившимися, поскольку нам придется заглядывать в ломбарды или в скупочные ювелирные магазины, где торговцы скупают драгоценности, чтобы потом их продать. Но сначала ломбарды – я не думаю, чтобы она продала свое обручальное кольцо. Разумеется, я могу пойти и один.

Но Лавиния вся просияла и раскраснелась от оказанного ей доверия. Глаза ее блестели, когда она склонилась к нему через стол.

– О, дорогой Нат, – заговорила она. – Я так обожаю тебя, моя любовь, что взяла бы тебя без ожерелья и без обручального кольца. И конечно, я прощу тебя за то, что ты проиграл наше состояние. Я уверена, что больше ты никогда этого не сделаешь. Сила моей любви превратит тебя в благородного джентльмена! Он усмехнулся:

– Ты ужасная озорница! Но имей в виду, тебе придется играть эту роль несколько дней, и даже при этом мы можем ничего не найти.

– Для тебя, дорогой, – сказала она, выразительно хлопая ресницами, – все, что угодно. – Она вдруг сменила тон и стала выглядеть по-прежнему серьезно и деловито. – И ради Софи тоже.

Но черт побери, подумал Натаниель, он и понятия не имел, как сможет помочь Софи с вызволением ее вещей. Это только докажет им, что Софи отчаянно нуждалась в деньгах.

К тому же она запретила ему вмешиваться в ее дела.

Кроме нескольких прогулок в парке с Лесси в такое время дня, когда она не должна была встретиться со знакомыми, двух-трех встреч с Гертрудой да пары визитов Лавинии, София почти две недели провела дома в одиночестве – не считая, конечно, вечера у Хоутонов.

Планировался тихий уютный вечер с близкими друзьями, поэтому она могла позволить себе принять приглашение, тем более что об этом очень просила Беатрис. И поступила неосмотрительно, так как совершенно забыла о Саре и Льюисе и об их избранниках и, следовательно, не ожидала увидеть там кого-либо из Четырех Всадников.

И таким же наивным было ожидание Софи, что ей придется просто немного поскучать. Тогда как вечер оказался положительно ужасным. Рекс старательно ее избегал, очевидно, не желая смущать. Несколько раз на нее издали грустно поглядывала Кэтрин. А Натаниель… Даже через пять дней она вздрагивала от боли, вспоминая, как они неожиданно столкнулись друг с другом и ей оставалось сделать лишь один шаг, чтобы спрятать лицо у него на груди, вдыхать его теплый и милый запах.

Но она знала – как-то раз она видела в парке всех четверых друзей, но они ее не заметили и со смехом перебрасывались многозначительными шутками, – что он больше недели провел в обществе леди Галлис.

Казалось, всего этого было недостаточно, чтобы сделать ее несчастной. Очевидно, Пинтер за ней следил, с отвращением думала София, и узнал, что она выходила в свет, каким бы скромным ни был тот прием, и виделась с Рексом и Натаниелем. Во всяком случае, она сделала такой вывод, так как всего через два дня ей принесли записку от Пинтера. А может, это было обыкновенным совпадением… Так или иначе, но он сообщал, что «нашел» еще одно письмо, и выражал уверенность в том, что «дорогая Софи» – он продолжал вести эту издевательскую игру, изображая заботливого друга, – не хотела бы, чтобы оно попало в чужие руки. Сумма, которую он запросил, буквально ошеломила Софию, которая дня три никак не могла прийти в себя.

Однако постепенно острота потрясения сгладилась и мозг Софии лихорадочно заработал в поисках выхода. Она сидела у себя в гостиной и поглаживала Лесси, которая улеглась ей на колени. Тепло собаки и ее довольные вздохи действовали умиротворяюще на угнетенную Софию.

Она видела несколько вариантов достать денег. Во-первых, можно просто пропустить назначенный Пинтером срок уплаты, который наступит через одиннадцать дней, и посмотреть, что он предпримет. Но это было бы слишком опасно, и София не могла пойти на такой риск. Во-вторых, можно попытаться продать дом. Но София не знала, имеет ли на это право. Он был подарен ей правительством, но неизвестно, на каких условиях. Разумеется, это можно выяснить, но если она решится на продажу дома, то придется действовать незамедлительно. И в-третьих, она может обратиться к Эдвину или к Томасу – сначала лучше к Эдвину, – обо всем им рассказать и предоставить им принять необходимые меры. В конце концов ей все равно придется это сделать, но ей претила мысль обременить их своей тайной и пониманием того, что влюбой момент эта тайна может стать достоянием публичной огласки.

И вместе с тем каким было бы облегчением, если бы она смогла разделить с другими эту тяжкую ношу!

София закрыла глаза, не обращая внимания на то, что Лесси тычется ей в руку своим холодным и влажным носом, требуя, чтобы хозяйка продолжала ее почесывать. Если она продаст свой дом, она может потерять и право на пенсию. А вместе с ними – свою независимость, потому что ей придется жить у Эдвина и Беатрисы или у Томаса и Анны. И все-таки нужно попытаться продать дом. Когда решение наконец сформировалось, ее вдруг пробрал нервный озноб.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказала она.

Вошел дворецкий с карточкой на подносе.

Она взяла ее, прочитала имя и в волнении прижала карточку к груди. Что ж, если за ее домом следит шпион, ему будет о чем доложить.

– Сэмюел, скажите сэру Натаниелю Гаскойну, чтобы он ушел. Что меня дома нет и больше никогда не будет. И если он появится снова, не трудитесь подниматься по лестнице, а сразу откажите ему.

– Да, мэм, – сказал он и значительно ухмыльнулся.

Она часто раздумывала, знают ли слуги о том, что Натаниель провел у нее в спальне две ночи. Что ж, вполне возможно: в доме трудно что-либо скрыть от своих слуг.

– Сэмюел! – крикнула она ему вслед, когда он уже закрыл за собой дверь.

Лесси испуганно соскочила с ее коленей и бросилась к своему надежному убежищу у камина.

– Да, мэм? – Сэмюел просунул голову в дверь.

– Проводите его наверх.

– Слушаю, мэм.

Его ухмылка сменилась удовлетворенной улыбкой.

Да, конечно, они обо всем знали.