– Во-о-он!!!

Рука метнулась к лежащему на столе револьверу, когда в кабинете уже никого не было…

Сербы! Проклятые сербы! Бич их династии, рок их государства! Сколько крови на их руках, сколько смертей они принесли в этот мир!

Лучше потерять нескольких подданных, чем империю целиком…

Примерно через полчаса император Эрнст, внешне спокойный, вышел из своего кабинета в присутствие, нашел взглядом графа Яворского.

– Русский посланник здесь? Пригласите ко мне его!

Русский посланник нашелся удивительно быстро – видимо, в ожидании ответа он так и находился во дворце…

Снова зашел лакей, поклонился в пояс.

– Чрезвычайный и полномочный посланник Российской империи, Светлейший князь Багратион!

Представитель одного из древнейших и самых уважаемых родов России, потомок одного из командующих русскими армиями, геройски погибшего в битве с армиями Наполеона, генерал лейб-гвардии Светлейший князь Багратион был высоким, сухим, прямым как палка стариком. На его изрезанном морщинами лице выделялись роскошные, седые, отпущенные по уже устаревшей моде бакенбарды, черные, цыганские глаза его смотрели на императора Эрнста непреклонно и сурово. Войдя в кабинет, старый князь едва поклонился, скорее даже не поклонился – кивнул. На лежащий на столе крупнокалиберный револьвер он не обратил ни малейшего внимания.

– Вы ожидаете ответа на доставленное вами послание, князь? – спросил император Австрии Эрнст.

– Да, Ваше Величество.

Эрнст в раздумьи прошелся по кабинету.

– Зачем вам сербы, князь? Это беспокойные и постоянно умышляющие против престола подданные. Клянусь честью, такие подданные принесут вам больше вреда, чем пользы.

– Того я не могу знать, Ваше Величество. Государь приказал мне доставить послание и дождаться ответа на него.

Эрнст надменно кивнул головой.

– И вы дождались его. Высочайшим указом я повелеваю прекратить обстрел хорватских земель и дать коридор на выход из них тем сербам, которые пожелают сделать это, в направлении порта Дубровник. Письменный ответ вручит вам мой секретарь не более чем через час.

Светлейший князь Багратион кивнул, не проявляя внешне никаких эмоций.

– Честь имею, Ваше Величество.

Воистину лучше потерять нескольких подданных, чем империю целиком…

Сначала было небо. Удивительно синее, без единого облачка, бездонное. Даже больно смотреть – из светло-синего чем выше, тем более оно темнеет, окрашиваясь в бездонной выси – это если смотреть прямо вверх и глаза не слепит солнце – в холодный цвет кобальта. Кто знает, что там наверху, в этой холодной выси.

Когда они воевали, не было ни единого светлого дня. Мрачные серые тучи висели над Белградом, дым пожаров застилал небо. Да и они сами поджигали все, что было под рукой. Чтобы прикрыться дымом, не дать артиллерии точно прицелиться.

Горло пересохло, он пошевелился, попытался что-то сказать – и провалился обратно в спасительную тьму.

Следующий раз он пришел в себя… и не увидел неба. Бородатый, чумазый четник склонился над ним, закрывая небо собой…

– Пришел в себя? На, попей, брачо[71], немного еще осталось…

Холодная вода из фляги обожгла губы, бальзамом пролилась в иссохшее горло…

– Хватит, хватит… Много нельзя. Позже еще дам. К вечеру придем.

– Где мы?

Четник улыбнулся.

– К Дубровнику идем. Еще немного осталось…

К Дубровнику? Зачем?

– А…

– Молчи лучше, тебе не стоит много говорить. Тебя на улице нашли, думали, не жилец уже. Но все равно взяли…

– Хорваты… танки…

– Нету танков… Пожег ты танки, друже… Оба спалил. Русы за нас вступились, кончилась война. Мы к Дубровнику идем, русы нас принять обещали. Нет больше Великой Сербии, друже. Но пока жив хоть один серб – мы ничего не забудем. И не простим…

– Хватили вы… – проговорил задумчиво сотник.

– Хватили… – согласился серб, – моего деда вывезли русские на своем корабле в Одессу. А потом переселили его, как и других сербов, сюда, прямо на границу с Австро-Венгрией. Но русы дали нам самое главное – они дали нам свободу и оружие. Свобода и оружие дают нам возможность мстить…

– Мстить… Месть – дело хорошее. Только затянувшееся…

– Тебе хорошо говорить, пан коммандер. Твой Дон принадлежит тебе и твоим детям, а смекни, что будет, если его отнимут у тебя?

Велехов попытался представить – и не смог. Он просто не мог себе представить, не мог вообразить, как это так – чтобы у него отняли Дон. Чтобы на его земле стал хозяйничать враг? Это было непредставимо, никто даже не думал об этом, потому что этого не могло быть никогда. Никогда…

– Часто ходишь на ту сторону?

– Когда как. Скоро Видовдан… день нашего праздника… – Радован вдруг сменил тему: – Ты знаешь, что происходит сейчас на месте, где родился мой дед?

– Нет.

– Есть лагерь. Большой. В Пожареваце. Когда русы вступились за нас, каждому был дан выбор – уйти или остаться. Мой дед не мог сделать выбор, потому что он был тяжело ранен и лежал при смерти. Остальные свой выбор сделали. Кто-то ушел к русам. Кто-то остался, сказав, что умрет, но не сойдет с родной земли. Пойдем, я тебе кое-что покажу, пан казак…

Вслед за сербом сотник Велехов прошел обратно в кузню, где Радован, не обращая внимания на притихшего Славомира, достал что-то с верхних полок.

– На, поглянь, пан коммандер.

В руках у сотника оказалось странного вида оружие – что-то типа перчатки, но с загнутым, довольно длинным обоюдоострым клинком. Непривычное – рука казака привычна к простому ножу и к шашке, но если приноровиться, очень эффективное оружие.

– Что это?

– Это сербосек. Тех, кто остался, в конце концов разоружили и согнали в Пожаревац. Усташи заказали себе такие ножи – патронов было немного, и они не хотели тратить патроны. А потом они начали вырезать сербов этими самыми сербосеками. Нас убивали за то, что мы сербы, без разбора, всех мужчин, женщин, детей, стариков, раненых – всех, кто серб. Таким ножом, пан коммандер, вы́резали почти всех, кто остался. Павелич тогда еще не был министром-президентом, но никто не сказал ему ни слова, когда он выреза́л сербов. Остались только мы, те, кто сохранил жизнь, потеряв родину. Поэтому мы и ходим туда – поклониться родной земле…